Нимфоманка: Часть II (Nymphomaniac: Volume II), 2013, Ларс Фон Триер, рецензия
Антон Фомочкин о женской душе, разочаровании, терапии безысходности и попытке Триера изнасиловать самого себя
Женщина трудной судьбы Джо продолжает отвечать на вопрос: как можно докатиться до жизни такой? Связывает каждую из трех оставшихся глав с какой-либо вещью (зеркало, икона, пятно) в комнате Сэлигмана. Рассказывает, как родила сына, как жизнь с Джеромом пошла под откос, как за от силы три года резко постарела, и обладающая внешностью нимфы Стейси Мартин сменилась на уже побитую жизнью Шарлотту Генсбур. Но большая часть пройдет в поисках утерянного оргазма, из-за которого она откажется от семьи, ведь нет ничего хуже для человека, всегда требовавшего красок ярче от заката, чем эмоциональная слепота.
Режиссер заходит далеко, и терапией безысходности происходящего является нервный смех, который периодически эту тишину разрывает. Дерево души найдено, а вот внутреннего покоя добиться так, и не удалось.
Триер с первых минут бьет битой по многострадальной зрительской голове. Ода беззаботности и наивности резко переходит к живописанию угасания. Последняя глава с участием Мартин еще хоть как-то напоминает во многом ироничные зарисовки из молодости, но дальше – дальше только темнота. Краски тускнеют, визуальное разнообразие идет на убыль, на первый план выходит ни много ни мало, трагедия героини. Ларс последовательно нарушает все правила своей догмы (и внезапно, он читал Флеминга!), всерьез углубляется в исследование женской сущности, буквально выгрызая внутреннее опустошение Джо и перенося его на экран. Вопрошает, почему аморальным называется образ жизни Джо, если в обществе аналогичное поведение мужчин считается нормой? Кажется, что он вот-вот всерьез заговорит об эмансипации – и, собственно, в итоге о ней и говорит. Но загвоздка в том, что в финале Триер выворачивает все это наизнанку, заставляя вернуться к первой части и пересмотреть ее под совершенно иным углом (прямо как Сэлигман предлагал героине просто повернуть голову). Он снова последовательно задает вопросы, отвечает на них, выкидывает трактовки все абсурдней и абсурдней, выдает тираду насчет политкорректности (да-да!), привязывает религию, творчество Манна, вываливает на стол отсылки к своим прошлым лентам (самая сочная – балкон, Гендель и ребенок – угадайте откуда), но единственное важное слово, которое стоит выловить из этого, безусловно, остроумного и занятного потока сознания – «лицемерие».
Можно решить, что Триер хочет изнасиловать самого себя (ну, если его герои – это он сам). Или же он тонко проводит параллель со зрителем, который искренне пытается анализировать происходящее, трактовать поступки, хотя на самом деле ему интересно совсем другое, более откровенного характера. Но все куда проще: забыть о любви действительно стоит, несмотря на то, что это – главный ингредиент в сексе, она, прежде всего, несет боль и разочарование. Режиссер на долю секунды убеждает в том, что дружба между мужчиной и женщиной куда интереснее и трогательней, но нет, даже после фразы «ты мой единственный друг» когда-нибудь последует предательство. Именно оно, как и разочарование, обладает истинной силой.
На место Умы Турман в истерике приходит Джейми Белл, который чаще всего многозначительно молчит. Вообще вторая часть «Нимфоманки» тише, и в этой тишине самое страшное. Крики удовольствия сменились криками боли. Бунтарь, играющий с огнем, когда-нибудь будет лечить ожоги. Жизнь циклична: вот ты совсем юна и твоя мать раскладывает пасьянс, проходит сорок пять лет – и за карты берешься ты. Режиссер заходит далеко, и терапией безысходности происходящего является нервный смех, который периодически эту тишину разрывает. Дерево души найдено, а вот внутреннего покоя добиться так и не удалось. Подавив свои инстинкты, разбудила их в другом. А тигра лучше не покупать вовсе. Но к чему это все, вероятно, Триер просто в очередной раз глумится. Спасибо Тарковскому за это.
AlteraPars: заметка Стаса Селицкого
