Нож в сердце (Un couteau dans le coeur), 2018, Ян Гонсалес
Эрик Шургот рецензирует картину ЛГБТ-активиста Яна Гонсалеса
Танцы в гей-баре чередуются параллельным монтажом с завязкой вульгарного порнофильма. И тут, и там в центре кадра кудрявый красавец с томным, призывным взглядом. Но если в сепии нарочно состаренной пленки он совратитель, то в реальности затемненного бара – жертвенный агнец. Любовное приключение с загадочным парнем в кожаной маске закончится кровавой драмой: дилдо в руке незнакомца обернется ножом, истома на лице юноши – гримасой ужаса. И тут же зрителя вышвырнет на зябкую дождливую улицу. Хрипловато-бархатным голосом Ванесса Паради пытается докричаться из телефонной будки до своей любовницы. Её героиню зовут Анна, она – порно-режиссер, снимающий нескромное кино скромных денег ради. На актеров её полуподвальной студии открывает охоту загадочный маньяк, но страдающая под дождем от несчастной любви Анна еще не знает, в какую историю окажется втянутой в скором времени.
Кадр из фильма “Нож в сердце”
«Нож в сердце» ярого ЛГБТ-активиста Яна Гонсалеса, парадоксально, не о борьбе геев за свои права. Он – о кажущихся уже далекими временах, когда геи и лесбиянки спокойно принимали свою нетрадиционность как должное. Их мир был обособленным оазисом счастливых фриков, гармонично вписывающимся в пестрое великолепие конца 70х – приукрашенного ностальгией воспоминания. В мире, яркими мазками нарисованном в ленте Гонсалеса, геи не борются за свои права, не страдают от нападок еще не готового их полностью принять общества. Угроза тут исходит изнутри. Убийца, жертва и свидетель – все сплошь геи и иногда лесбиянки.
Фильм ярого ЛГБТ-активиста Яна Гонсалеса, парадоксально, не о борьбе геев за свои права. Он – о кажущихся уже далекими временах, когда геи и лесбиянки спокойно принимали свою нетрадиционность как должное
«Нож в сердце» нет смысла препарировать, он из тех фильмов, что просто здорово сделаны и не более того. Архетипы у Гонсалеса опираются на классический, уходящий корнями в средневековые мотивы, сюжет о запретной любви, смерти и мести. Эстетически постановщика волнует джалло – крупным планом руки в черных перчатках, как своего рода жанровый мем, мертвая птичка – уловка для зрителей немного более посвященных. Все эти хитросплетения, сопряженные временами с нарочной буффонадой, проносятся по экрану ураганом плотских утех, нелепой жестокости и тайн, достойных бульварного романа. Ну и, конечно же, отдельно стоит сказать, что это бенефис Ванессы Паради, играющей настолько чувственно, что даже излишне, для фильма, главной целью которого было отдать должное ушедшей навек эпохе и жанру.
