Урбанистическая поэма
Город (City), 1964, Джон Джост
Андрей Волков – о ранней картине Джона Джоста
Фильмы Джона Джоста не слишком знакомы массовому зрителю, исключая разве что короткий период сотрудничества с продюсером Генри С. Розенталем, отметившимся работой даже в России с классиком постперестроечного кино Кареном Шахназаровым. Розенталь спродюсировал четыре фильма Джоста. Эти ленты попали в международный прокат и выходили на видео во многих странах, включая нашу. Джон Джост во время съёмок арт-драмы «Все работы Вермеера в Нью-Йорке» (1990) даже располагал финансированием в 250 тысяч долларов, что позволило пригласить на главную роль известную французскую актрису Эммануэль Шоле.
Джон Джост – одна из главных фигур американского авангарда 1970-1980-х гг., чуть более приближенная к мейнстриму, нежели Кеннет Энгер, Энди Уорхол и Джек Смит. Не имея никакого образования (когда-то в юности учился в колледже, но то было давно и неправда), Джост постигал азы создания фильмов самостоятельно. Он всегда был человек-оркестр, как модно говорить, отвечал один за все аспекты творческой работы. Также он был политическим активистом и пронёс отвращение к войне (возможно, этому способствовало рождение в семье военного) и капитализму через всё своё творчество.
Режиссёр одновременно изящный постмодернист и реалист, экспериментатор и сторонник повествовательного кино, прошедший долгий путь от съёмок в гараже до работы на небольших студиях. Критикуя главную доктрину капитализма – деньги, Джон Джост не являлся противником Голливуда и даже думал пригласить в своё независимое кино такого известного лицедея, как Том Нунен. Джост и Голливуд – это точки на той системе координат, которые никогда не пересекаются, но при этом не отрицают друг друга.
Ранний период искусства Джоста малоизвестен даже киноманам. Вынужденно снимая короткометражки и документальное кино, Джон Джост грезил о большом проекте, насколько этот термин вообще приемлем к независимому сегменту американской киноиндустрии. Но и там был Джост белой вороной, существуя в таких условиях, где не выжили бы ни Джим Джармуш, ни Дэвид Линч.
Кадр из фильма “Город”
В недавнем интервью «Искусству кино» режиссёр говорил, что цифровые технологии стали для него спасением, ибо находить деньги на съёмки с каждым годом становилось всё сложнее. Большинство фильмов Джоста экспонировались в музеях и арт-пространствах, а бюджетом часто были мизерные гранты для деятелей независимого искусства.
«Город» не первый, а четвёртый фильм Джона Джоста, как сам режиссёр говорил. Он был снят осенью 1964 года в Чикаго 21-летним юношей, ожидавшим суда за отказ проходить военную службу. Забегая вперёд, стоит сказать, что постановщик проведёт в тюрьме больше 2 лет, после чего 4 года будет бродягой, добывая пищу попрошайничеством и ночуя в мусорных контейнерах. Возможно, именно поэтому кино от Джоста покоряет глубинной правдой жизни маленьких американских городков, которые он знал вдоль и поперёк, поездив по штатам в юности.
Камера всегда была лучшим другом режиссёра. Именно ей он доверял свои мысли и чувства, именно через видоискатель камеры он рассматривал окружающий мир, находя его несправедливым и жестоким. Вот и «Город» типичное для раннего Джоста эссе, зарисовка Чикаго от осени 1964 года. В то время как жизнь в городе бежит своим чередом, юный Джост одинок и беззащитен перед перспективой тюрьмы. Он не сделал ничего плохого, а просто не хотел идти убивать людей по приказу правительства. Бессмысленное насилие, чинимое государством, ничем не отличается от злодеяний уличных разбойников, разве что последние рискуют сами, в то время как институт подавления, именуемый государством, есть бездушная машина, которую приводят в действие многочисленные винтики чиновников.
Да идите вы сами на эту войну, не я её начал, не мне она нужна – хочет воскликнуть юный Джост, чей герой показан максимально беззащитно, в обнажённом виде, сидя на стуле словно в комнате для допросов. Город – это множество одиноких людей, которых хищный монстр капитализма выдергивает из толпы, как только у них появится сознание и возникнет потребность самому решать за себя. Мы живём в мире городов, построенном только для того, чтобы извлекать прибыль, где тех, кому не повезло в жизни, выбрасывают вон, словно мусор, плавающий в воде, который неведомо куда несёт изменчивая река жизни.
В фильме Джоста нет не только диалогов, но вообще никаких звуков, что, очевидно, связано с невозможностью осуществить полноценный постпродакшн в условиях, когда ты сам едва сводишь концы с концами, снимая на свалках и пустырях, не имея ни актёров, ни профессионального оборудования. Зарисовка Джоста впитала в себя одиночество, тотальное, всеобъемлющее, не только юного автора, скоро вынужденного спать на шконке и выполнять команды тупых тюремных охранников, но всех нас, онтологический страх перед реальностью, словно в гениальной картине Микеланджело Антониони «Затмение» (1962).
Уже в этой ранней вещице Джон Джост предстаёт поэтом одиноких странников в пустынях городов, критиком государства и тонким романтиком, умеющим видеть красоту пейзажа за окном или же тоску оживлённых улиц
Уже в этой ранней вещице Джон Джост предстаёт поэтом одиноких странников в пустынях городов, критиком государства и тонким романтиком, умеющим видеть красоту пейзажа за окном или же тоску оживлённых улиц. Броуновское движение людей, их апатия и нежелание прервать затянувшийся абсурд бытия, взять свою жизнь в свои руки – это то, на чём и держится тирания государства. Все мы лишь пешки в игре закулисных политических сил.
Человек свободен только тогда, когда идёт до конца в отстаивании своей индивидуальности, не боясь оказаться за бортом жизни. Деньги – это обман, как заявлял Джост в поздней «Инсценировке» (1993). Они не дают свободу, а забирают её, делая человека рабом своего привилегированного положения.
Всем нужны деньги, как пела Земфира, ибо только благодаря циркуляции денежных потоков и существует государство, которое традиционно обирает бедных и поддерживает богатых. Реклама, глянцевые журналы приучают людей жить для того, чтобы делать деньги, превращаясь в раба успеха, обречённого, подобно Сизифу, вечно катить на золотую гору камень своего труда.
Пребывая в возрасте осени жизни, Джон Джост, судя по интервью, рад, что так и не стал богатым. И славы не приобрёл – едва ли его знает поколение тик-тока. Но этот юноша, который смотрит на нас сквозь чёрно-белую плёнку осеннего дня 1964 года, остался собой. Он стал режиссёром, не имея образования, и оказал влияние на множество людей, попавших в орбиту его искусства, включая таких профессионалов, как Михаэль Ханеке и Квентин Тарантино. Джост сделал себя сам, несмотря на все преграды, которые ставило перед ним государство. Ведь кино – это жизнь, и она существует, пока крутится ручка проектора.
