Пираньи Неаполя (La paranza dei bambini), 2019, Клаудио Джованнези
Александра Шаповал – об итальянской криминальной драме, отхватившей Серебряного Медведя в Берлине
Шумные, громкие подростки вваливаются на городскую площадь, украшенную большой, сверкающей огнями ёлкой. Пастораль рождественской ночи прорезается лозунгами: «Квартиери — враг номер один!». Враг, такой же зелёный скучкованный молодняк, после символической драчки будет с позором изгнан, праздничное дерево — победоносно повалено и сожжено на какой-то окраине. Так развлекается неаполитанское юношество, готовясь к вступлению в предписанное культурным кодом боевое, криминальное крещение. Никто из них ещё не принял судьбоносного решения пополнить мафиозные ряды, но этого и не требуется: врождённая картина мира, где Землю держат слоны, не подлежит сомнениям. Как волчица вскормила Рим, так Каморра — Неаполь, известный уже совсем не близостью Помпей, но жестокостью локальной мафии.
«Пираньи Неаполя» — новая картина режиссёра Клаудио Джованнези («Цветок», «У Али голубые глаза»), снятая по сценарию журналиста и писателя Роберто Савиано, автора одноимённого романа, вышедшего в 2015 году. Причастность последнего к любой постановке означает: зрителя ждёт разоблачение итальянской мафии, а дальнейшее уже зависит от режиссёра. Так, по другому бестселлеру Савиано (также по нему сделали сериал, где Джованнезе срежиссировал два эпизода) была снята «Гоморра» Маттео Гарроне, чей талант и кинематографическое чутьё позволили картине не стать обычной публицистической историей. В ручном, дрожащем, почти документальном изображении неаполитанской жизни, где мальчишки работают наркокурьерами за пригоршню монет, а убить человека — что выйти за хлебом, осознавался ужас: даже в зле уже не осталось ничего человеческого, зло стало будничным, стало работой.
Джованнези, в отличие от Гарроне, явно не берёт на себя задачу сделать фильм, который бы запоминался художественно. Форма здесь не отвлекает от содержания (хотя могла бы, как в случае «Гоморры», только подчёркивать и усиливать его), эстетика — от этики. «Пираньи» — честный проводник посыла, где хороший, крепкий сценарий — базис (за него фильм и получил в Берлине Серебряного Медведя). Режиссёр и его команда качественно выполняют основную задачу — рассказывают о детях, вовлечённых в мафиозные группировки, подчёркивая в интервью: так не только в Неаполе, но и во всём мире (вспомним бразильский «Город бога», где шестилетний пацан с крутым видом мочил кучу мирных и не очень людей). И делают это универсально понятными, классически доступными, точными и конкретными кинематографическими средствами.
Кадр из фильма «Пираньи Неаполя»
В то же время, было бы не совсем справедливо говорить, что «Пираньи» — очередная публицистическая картина (где кино выступает как медиа, а не как искусство) о жестокостях, творящихся в одном из уголков света. В ней есть, помимо очевидной важности послания, и другое достоинство: атмосфера. Колорит старинных и тесных городских улочек, пышных «барочных» интерьеров и сытых мафиозных свадеб — и энергия харизматичных персонажей, непрофессиональных, как обычно у Джованнези, актёров. Динамичное зрелище разгорячённых победным адреналином, расфранчённых во всё самое аляпистое, взбаламученных пузырьками шампанского юнцов, трогательно пускающих пыль в глаза, заставляет воспринимать происходящее не как ужасное, но карнавальное, сентиментально-прекрасное падение.
В образах подростков, запечатлённых в картине, встречаются идеалы разных времён, архаика и современность. С одной стороны, это «рыцарские» благородство и честь, олицетворяемые главным героем, 15-летним Николой (модельной внешности Франческо Ди Наполи, кондитер в реальной жизни). В начале фильма мальчик видит, как местные авторитеты взимают у его матери, работницы химчистки, каждодневный оброк, а заодно и понравившуюся куртку клиента. Негодующий, он мечтает создать иллюзорный мир, где всё будет по справедливости. Когда ему позже удастся заручиться оружием и захватить власть над районом, он с позором изгонит мерзавцев и отменит поруку, на радость рыночным торговцам, приветствующим его, вышедшего на балкон, словно Папу Римского. Но долго быть Робином Гудом в пульсирующей столице мафии невозможно. Зато возможно — быть Ромео, любить несбыточную партию из враждебного квартала, непременно — «королеву красоты».
С другой стороны, романтические пыльные архетипы теснят «sweet dreams» нового времени — присущие обществу потребления и консюмеризма одержимость картинкой и статусом, самоидентификация через внешний «успех», тиражирование соцсетями гламурных образов, в том числе и оружия. Так, пулемёты AK-47, впервые попавшие в руки героям, собираются через видео-инструкцию YouTube. Предания о доблестных донах теперь живут лишь в форме ритуалов: на заставленные цветами могилы почивших мифических идолов теперь приходят получить благословение перед очередной вылазкой «герои нашего времени», тинейджеры. Вещный мир становится абсолютом, материальной и осязаемой синицей в руках, умереть за которую не страшнее и не постыднее, чем за журавля в небе.
В образах подростков, запечатлённых в картине, встречаются идеалы разных времён, архаика и современность. С одной стороны, это «рыцарские» благородство и честь. С другой, романтические пыльные архетипы теснят «sweet dreams» нового времени — присущая обществу потребления одержимость картинкой и статусом
Просматриваемая наперёд трагическая судьба мотыльков, летящих на собственную погибель, словно уже заведомо прощает парнишкам все совершаемые ошибки. «Взрослый мир» остаётся для наивных «пираний» игрой, где установлены свои чёткие правила. В которой убийство человека, тем более незнакомца — часть стрелялки, как на приставке, подаренной ими местному авторитету в домашней отсидке, седому деду в халате и тапках, в знак благодарности за снабжение молодняка оружием. Эти и другие нелицеприятные моменты воспринимаются совершенно так же — играючи и невинно, как воспоминания детства, которое скоро уйдёт. И первая «понюшка» кокаина, с хихикающей бравадой наперебой, станет такой же интимной и нежной, как препирания Николы с младшим братом по поводу съеденных тем тарталеток.
В золотом мире детства, лишённом моральной окраски, не существует ни груза выбора, ни личной ответственности, ни мук совести, ни понятий вины. Насилие юных «рыбок» — не «от ума», как у добропорядочного буржуазного сына из ханекевского «Видео Бенни», но от его незамутнённой чистоты. Это полевое познание жизни, равное изучению насекомых на даче, чьи лапки не первое десятилетие страдают от любознательных и жестоких маленьких рук. Осуждение здесь вызывает лишь мир «взрослых», всё понимающих и отличающих игру от реальности, но всё равно заставляющих действовать по своим правилам младших — даже простым потворством их участию, закрытыми глазами матери на «роскошно» позолоченную мебель, вдруг появившуюся в квартире.
Для актёров, сыгравших юных преступников, участие в фильме стало своеобразной рефлексией: все они, обычные ребята, родились, выросли и живут в тех самых районах Неаполя, где велись съёмки (Санита, Испанский квартал). Прикосновение к одной из самых болезненных городских и национальных тем через её проживание в кино позволило им, по признаниям, сделать важные для себя выводы. Но со стороны их не рискнёшь дидактировать «верными». Мечта у каждого своя, и не нам её осуждать.
