//Рецензия на фильм “Фокстрот” Самуэля Маоза

Рецензия на фильм “Фокстрот” Самуэля Маоза

Фокстрот (Foxtrot), 2017, Самуэль Маоз

Антон Фомочкин рассказывает об антивоенной драме Самуэля Маоза

От тесноты кабины танка в «Ливане» (она трансформировалась то в проходной двор, то в подмостки театра военных действий) Самуэль Маоз переходит к пространствам менее герметичным, но не менее замкнутым. «Фокстрот» построен на возведенном в абсолют квадрате во всех его структурных проявлениях. Начиная с кармической. Не круг сансары, а вечное возвращение к исходной точке, перед которой в одноименном танце производится резкое движение вбок. Трагедия оказывается следствием не злой иронии с бюрократическими ошибками и спутанными однофамильцами, а стремительным графическим экскурсом в далекое прошлое. Глобальное везение, продиктованное инстинктивно и неуловимо свыше, вступает в диалог с набором долгоиграющих деталей, в которых внешний комизм перекрывается ужасом сюжетного контекста. И это тоже – замкнутая система.

Кадр из фильма “Фокстрот”

В кармических хитросплетениях нет ясности: расплата наступает то ли за жестяную банку, принятую гранатой, то ли за обмен драгоценного свитка на порнографический журнал. Сыновья расплачиваются за родителей, а, может, и за самих себя. Ответов не поступает – то не эффект бабочки, а одинокий метафизический верблюд, степенно существующий в этих прериях. Четыре мальчишки в накрененной металлической коробке вязнут и тонут в грязи, из которой не могут выбраться в силу приказа. Они могут лишь смиренно измерять, за сколько секунд от одного края до другого прокатится упаковка консервов. Налет абсурдизма ситуаций, в которых зрителю не до смеха, смягчает антивоенный пафос Маоза. Комплекс вины накрывает во второй раз и затягивается до победного косячка на кухне.

Репрезентация авторского опыта дышит в каждом из сегментов «Фокстрота», от гуманистического пафоса которого утомляешься к финалу. Декорации остаются неизменными, меняется тональность. Холодные бледные комнаты, потухшие краски, выцветшие лица – шок в первом акте. В третьем акте их сменяет приглушенный свет, где скорбь поглотила принятие, и начали наливаться цвета. В этом многообразии замкнутых фигур (подобных туче черных треугольников на картине в квартире четы Фельдман), то и дело попадающей в кадр, вечно только одно – безвременье. Образовавшийся вакуум не отменяет ни ежечасно вещающий о необходимости выпить стакан воды будильник, ни разговоры, ни встречи. Аскезу в кадре нарушают редкие (и оттого более выразительные) детали: часы, бьющаяся о дверь собака, ожог на руке. Это безвременье, продиктованное в том числе гражданским самоощущением автора, тянется, длится и преображается аналогично декорациями.

От тесноты кабины танка в «Ливане» Самуэль Маоз переходит к пространствам менее герметичным, но не менее замкнутым. «Фокстрот» построен на возведенном в абсолют квадрате во всех его структурных проявлениях

Сочащееся горестное безвременье разлито во всем. В транквилизаторах, вкачанных в Дафну Фельдман и ее затяжном сне. В шоке ее мужа. В старческом маразме его матери. В их травмированных взглядах. На КПП оно проявляется в лености. В злосчастном «нигде» ничего не происходит. Свое первоначальное предназначение перестают иметь милитаристские предметы и термины. Война – без врага. Автомат – как партнер для танца. База данных – лишний повод полюбоваться на проносящихся мимо девчонок в автомобилях. Ночь поглощает бескрайние приграничные земли, а все, что существует, находится в круге света из прожектора. Наследие почившего солдата – заныканная марихуана – снабжает интимную кухонную исповедь нужной искренностью. Кадры с пустынной дорогой кажутся манерным излишеством во славу приема, но и эта погрешность неспособна перебить порыв – порыв отдаться фокстроту. Просто потому, что хочется танцевать и, в общем, не важно, от чего: горя или безделья.

Facebook
Хронология: 2010-е 2017 | Сюжеты: Венеция | География: Остальной мир
Автор: |2019-01-16T04:23:06+03:008 Июнь, 2018, 10:07|Рубрики: Рецензии|Теги: , |
Антон Фомочкин
Киновед от надпочечников до гипоталамуса. Завтракает под Триера, обедает Тыквером, перед сном принимает Кубрика, а ночью наблюдает Келли. Суров: смотрит кино целыми фильмографиями. Спит на рулонах пленки, а стен в квартире не видно из-за коллекции автографов. Критикует резче Тарантино и мощнее, чем Халк бьет кулаком.
Сайт использует куки и сторонние сервисы. Если вы продолжите чтение, мы будем считать, что вас это устраивает Ok