Инсектофилия Яна Шванкмайера
Насекомые (Hmyz), 2018, Ян Шванкмайер
Артур Сумароков рассказывает о новой работе чешского экспериментатора
Ян Шванкмайер в течении восьми лет пребывал в затянувшейся творческой паузе, за время которой в мировом кинематографе успели случиться, к примеру, «Сербский фильм» и, в противовес этому лютому восточноевропейскому киноэкстриму, контрреволюция консерваторов, отправившая в небытие на почве сексуальных скандалов несколько видных деятелей мировой индустрии кино. Однако, как это частенько происходит, прошедший совершенно мимо кассы (что очень даже объяснимо) и даже пристального зрительского внимания новый фильм Шванкмайера «Насекомое» оказался тем маленьким шедевром, который, судя по всему, подведет жирную черту под всем творчеством чешского сюрреалиста. Без сомнения, «Насекомые» это шванкмайеровские «8 1/2» и «Не прикасайся ко мне», очищенная от шелухи любой жанровой принадлежности картина, существующая одновременно на трёх (или даже четырех) метауровнях. Тем не менее кино, снятое о себе и для себя, привычно превратилось в произведение о Других, так что вспоминаем Жан-Поля Сартра и Жиля Делеза и пытаемся понять какую роль для зрителей приготовил пан Шванкмайер.
Кадр из фильма “Насекомые”
Неслучаен, конечно же, выбор драматургического материала для адаптации. Написанная в 1921 году Карелом и Йозефом Чапеками пьеса «Сцены из жизни насекомых» вызвала резкую критику со стороны чешского истеблишмента, и под давлением общественного мнения авторы подкорректировали финал, в угоду не столько некоему абстрактному гуманизму, сколь актуальной политической целесообразности. Шванкмайер же, никогда особо не страдавший гуманизмом, встраивает эту сугубо аллегорическую пьесу про антропоморфных насекомых в свою систему авторских координат, начисто изъяв любую коньюнктуру и возможности прямой интерпретации текста. Собственно, первый слой ленты это сам спектакль, текст и тело актерского перевоплощения. Далеко не всем актерам приятно наращивать даже искусственную кутикулу, тогда как у самых ответственных тихо, но уверенно едет крыша по кафкианскому принципу. Впрочем, кто-то, а именно персонаж Иржи Лабуса, уже испытал процесс внутренней трансформации, его превращение осталось за кадром, и во время действия спектакля разрушительные для личности последствия такого превращения будут показаны во всей красе. Маленький, незначительный актер бедного театра превратился в такое же насекомое, которое не способно предотвратить столкновение с навозным шаром. И шар этот не более чем убийственно прямой символ надвигающейся социальной, политической или экономической катастрофы, которая так или иначе, но может привести к столь необходимому очищению ото всего искуственного или нездорового. В конце концов, сложно не заметить определенного внешнего сходства одного из актеров любительского театра с чешским президентом Милошем Земаном.
Впрочем, гораздо занимательнее самого спектакля оказывается мучительный процесс работы над ним. Любительский театр ставит пьесу Гашеков в условиях, близким к экстремальным, поскольку процесс репетиций проосходит с нажимом, как в самом настоящем театре. Актёры в меру своих способностей пытаются отыгрывать драматургические нюансы, однако все же их больше заботит собственное эго, а не чапековские маски, которые они пока что не в силах решиться надеть. Шванкмайер в свою очередь разьясняет сам для себя особенности театрального искусства, тем более что в спектакле в фильме заметно раскиданы отсылки к режиссерским решениям выдающихся театральных авангардистов (и не Мейерхольдом единым), попутно деконструируя и кино, и театр, и самого себя.
Это шванкмайеровские «8 1/2» и «Не прикасайся ко мне» – очищенная от шелухи любой жанровой принадлежности картина, существующая одновременно на трёх (или даже четырех) метауровнях
При этом «Насекомое» Шванкмайера стремится придать привычному хаосу авторского сюрреализма логически выстроенную структуру. Эта весомая попытка структурирования всего собственного кинематографического опыта, бесспорно, интересна сама по себе, однако фильм ни разу не превращается в исповедь. Просто раскладывание на составляющие азбуки своего киноязыка, расслоение на слоги и морфемы, причем до такой степени детальное, что даже становится немного неловко, поскольку таинство создания кинематографа укладывается в прокрустово ложе исключительно технологического исполнения. С точки зрения завершения своей карьеры в кино такой подход видится обескураживающе откровенным, ведь Шванкмайер в «Насекомом» (между тем, регулярно вмешиваясь в сценическое пространство спектакля) буквально делится со зрителями секретами своего мастерства, в то же самое время превращая спектакль по Чапекам в язвительный комментарий к истории Чехии от обретения ей независимости до нынешних дней. Впрочем, логика эта достаточно игровая, хрупкая, ведь вполне вероятно что таким мертвым насекомым на нитке является и зритель, которым Ян Шванкмайер не преминул поманипулировать.
