Shit и меч
Шпионский мост (Bridge of Spies), 2015, Стивен Спилберг
Игорь Нестеров сравнивает Стивена Спилберга с Никитой Михалковым
Первый – Рудольф Абель (Марк Райлэнс), потомственный интеллигент, пейзажист, советский супершпион и британский подданный, который носит редкое для английского еврея отчество Иванович. Схвачен ФБР в Бруклине в 1957-ом году. Свою вину не признает. От интимных контактов с Дядей Сэмом отказывается наотрез. Крепкий орешек. Отбывает тридцатилетний срок заключения. Второй – Гэри Пауэрс (Остин Стоуэлл), потомственный янки, недалёкий увалень, лётчик ЦРУ. Сбит над Свердловском в 1960-ом году. Катапультирован, утрамбован в воронок и перевезен на Лубянку. Свою вину признает. Сотрудничает с КГБ. Хлипкий молокосос. Отбывает десятилетний срок заключения. Третий – Джеймс Донован (Том Хэнкс), страховой юрист, помощник судьи на Нюрнбергском трибунале. Адвокат Абеля. Законник. Посол доброй воли. Уполномочен подготовить и провести бартерную сделку века – выменять русского резидента на американского супостата. Фанатеет от трёх вещей: гуманитарных миссий, собственной семьи и Конституции США.
Швец, жнец и на трубе игрец американского кино Стивен Спилберг, с годами всё сильнее напоминает Никиту Михалкова. Всё чаще появляется в компании чиновников, а не артистов. Всё больше собирает правительственные регалии, а не кинематографические. Вышло так, что последний свой трофей – Президентскую медаль Свободы, режиссер получил из рук главы Белого дома аккурат через месяц после появления в прокате фильма «Мост шпионов». Можно предположить (в порядке бреда, разумеется), что скромный труженик Стив отхватил высшую государственную награду именно за последнее своё полнометражное послание человечеству, в котором голливудский миллиардер в стопятьсотый раз славит свободу, мир и, конечно же, Америку. И ещё диалог. Диалог между странами, который нужен не только из чисто прагматических соображений (вдруг, появится товар для гешефта), но и по причине острого нежелания наблюдать из окон манхэттенских апартаментов плавно вздымающийся ядерный гриб.
“Шпионский мост”, рецензия
Первое время фильм заокеанского корифея предстаёт добротной судебной драмой, где честный служитель Фемиды на свой страх и риск спасает от смертной казни лазутчика Красной империи, предвидя выгоды не столько для себя, сколько для своей державы. Презрительные взгляды толпы, нападение на домочадцев, конфликты с федералами, перебранки с копами – вот то немногое, чем родина отблагодарит героя Хэнкса, отправившего вражеского разведчика не на виселицу, а в тюрьму. Как и в «Заговорщице» Роберта Редфорда, адвокат становится мишенью общественных маний и фобий. Как и в более раннем юридическом фильме Спилберга «Амистад», судебный защитник руководствуется не личными амбициями, а либеральными представлениями о равенстве всех перед законом. Невзирая на инфантильность и прилизанность подобного изображения американской системы юстиции, Спилберг поначалу добивается нужного эффекта. Человечный замысел Донована невольно принимаешь за чистую монету, а его конфликт с силовиками и земляками – за наглядный урок гражданского мужества.
Гармоничная сюжетная конструкция разбивается вдребезги после того, как действие переносится в Восточный Берлин – буферную зону Холодной войны, в которой должен состояться обмен шпионами. Именно тогда звёздный режиссер начинает заниматься своим любимым guilty pleasure – куражиться над историей и вытирать сапоги о бабушку Клио, разбрасывая жирные комья грязи и развешивая спелые гроздья клюквы. Давно известно, что старый мерзавец обожает сервировать факты по своему собственному вкусу. Не секрет, что отряд бравых морпехов никогда не получал приказа о спасении обычного рядового американской армии из-под нацистских пуль, Линкольн никогда не являлся идеалистичным поборником отмены рабства, а списка Шиндлера никогда не существовало. Собственно говоря, практически вся сценарная канва эпизодов «Шпионского моста», которые разворачиваются на территории ГДР, основана на фабрикациях и инсинуациях, а вовсе не на реальных событиях.
Гармоничная сюжетная конструкция разбивается вдребезги после того, как действие переносится в Восточный Берлин – буферную зону Холодной войны, в которой должен состояться обмен шпионами. Именно тогда звёздный режиссер начинает заниматься своим любимым guilty pleasure – куражиться над историей и вытирать сапоги о бабушку Клио, разбрасывая жирные комья грязи и развешивая спелые гроздья клюквы
Начнём с того, что столица Восточной Германии образца начала 1960-х годов выглядит в фильме Спилберга, как Аушвиц времен окончательного решения еврейского вопроса, подвергнутый ковровой бомбардировке советской авиации. Повсюду шастают наглые фрицы, шатаются несчастные оборванцы и вдобавок орудуют мерзкие банды, которые умудряются похитить у благородного мистера Донована дорогое пальто (в действительности, его не крали). «Русские решили не восстанавливать Берлин после 1945-го и оставить его разрушенным», – как бы мимоходом замечает один из побочных персонажей. На деле, уже к концу пятидесятых бывший центр тысячелетнего рейха был заново отстроен на средства кровожадного социалистического режима. Режиссёр азартно смакует пытки, которым подвергают пленного авиатора свирепые тюремщики. На поверку, по свидетельствам самого Пауэрса, все допросы происходили в предельно корректной форме. Уйма мелких издевательских деталей от облика советских гэбистов до манеры ведения переговоров, делает всё возможное, чтобы максимально втиснуть сюжет в рамки традиционного голливудского изображения русских – полудурков-полуварваров. Наконец, в финале на голубом глазу утверждается, что заслуги Абеля перед Советами не признавались публично гнусным Политбюро. По факту же, легендарный разведчик прижизненно удостоился целого иконостаса орденов и медалей, а после смерти его портрет красовался на почтовых марках.
Кто-то справедливо заметит, что художественное произведение не есть истина в последней инстанции, а творец имеет полное право на авторскую трактовку. Как сам любит оправдываться Спилберг: «не требуйте от меня подлинности, я всего лишь снимаю популярное кино». Так-то оно так. Но когда, восемьдесят процентов фактов, которые при желании легко проверить, выставлены шиворот-навыворот, а исторический антураж искажен до неузнаваемости, то теряется сам смысл громкого режиссерского высказывания. Сложно не согласиться с американским мэтром в том, что хорошо бы в мире строилось побольше мостов и возводилось поменьше стен. Но когда при этом с противоположного края света, вместо доброго слова, слышатся насмешливые крики «Убийца! Мучитель! Дикарь!», то отпадает всякое желание вести диалог. Именно поэтому после титров хочется адресовать постановщику вопрос, который Абель многократно задаёт Доновану: а это поможет?
