Солнечный удар, 2014, Никита Михалков
“Что пошло не так?” “Как это произошло?”. Ответы на эти и другие риторические вопросы в рецензии Виктории Горбенко на новый фильм Никиты Михалкова.
Как же все это случилось? Почему фильм, который виделся вполне приличным проектом, оказался на деле таким невнятным? Ведь казалось, что режиссеру должна быть близка пластика бунинской любовной прозы, атмосфера еще не разоренных дворянских гнезд. Равно как и характерна была для его ранних фильмов тематика гражданской войны. Хороша и сама по себе идея переплести два очень разных произведения Ивана Алексеевича, вместе представляющих собой квинтэссенцию его творчества. Ведь Бунин именно что и есть такая кратковременная вспышка счастья и полная обреченность впереди, ужас конца мира, конца цивилизации. Более того, несмотря на критичную некинематографичность «Окаянных дней», сумев поймать их нерв, следуя не букве, но духу этих заметок, можно было сделать фильм чудесный в своей нарастающей, брызжущей злобе и отчаянном бессилии. Да и в предшествующем выходу «Солнечного удара» документальном фильме «Легкое дыхание Ивана Бунина» Никита Сергеевич озвучивал вполне себе ясный месседж будущей картины и попросту достаточно адекватно трактовал текст первоисточника. Можно, разумеется, говорить о том, что такое старательное разжевывание своих идей убивает интерес к кино, поскольку изначально ограничивает свободу для интерпретаций. Но Бог бы с ним со всем: и с очевидным михалковским конформизмом, и с тем, что зверями у него оказывались то «белые», то «красные» – в зависимости от того, откуда ветер подует. Даже вязнущее на зубах морализаторство и характерное самолюбование можно было простить, кабы художественная составляющая картины отличалась пусть не гением, но хотя бы мастерством. Почему-то не вышло.
Словно из какой-то другой истории вдруг возникают рассуждения о том, что русские не в состоянии ничего сделать своими руками, зато всегда готовы загадить им данное, прикрывшись высокой духовностью или поминаемым как единственно достойное гордости былым литературным величием.
И дело здесь совсем не в том, что фильм так и не стал экранизацией бунинских текстов. Дело, скорее, в том, что, отказавшись от классических мотивов, Михалков так и не смог предложить ничего иного. Сам по себе конфликт здесь не развивается, не эскалируется, а удручающе навязчиво кружит где-то в воздухе раздражающим газовым шарфом. Да, этот несчастный шарф из флешбэков (где развивается история одного адюльтера) прекрасно зеркалит тот самый сверлящий мозг зрителя и не дающий покоя главному герою лейтмотивный вопрос: «Как же это, черт возьми, случилось?» Но трехчасовое кинополотно содержит слишком мало зацепок, которые к финалу должны сложиться в необходимый ответ. Все это слишком фрагментарно, и отдельные сцены существуют будто сами по себе: здесь ничтоже сумняшеся цитируется Эйзенштейн, здесь юнкер изображает царевича Алексея на коньках, а вот газетный самолетик красиво трансформируется в чайку, вслед за которой камера совершает захватывающий панорамный облет, или якобы таинственная, а по факту просто грубоватая незнакомка кружит по палубе в очевидно необязательном слоу-мо. Словно из какой-то другой истории вдруг возникают рассуждения о том, что русские не в состоянии ничего сделать своими руками, зато всегда готовы загадить им данное, прикрывшись высокой духовностью или поминаемым как единственно достойное гордости былым литературным величием. Вполне хороша, впрочем, символика часов, которые есть время не просто уходящее, но время, уничтоженное на глазах у его обладателя. Причем сам обладатель того совсем не осознает, он ошарашено смотрит на то, как рушится целая эпоха, но застревает в ней, не видит, не чувствует, не понимает, как меняется мировоззрение, как рождаются новые идеи. Он засыпает в радостном солнечном вчера, где упоенно охотится за кратковременным эфемерным счастьем, чтобы очнуться в сырости Крыма 1920-го – тогда, когда уже невозможно что-то исправить.
Так и получается, что при определенной интересности отдельных моментов, «Солнечный удар» – кино безнадежно и безбожно затянутое. Нет, на самом деле, ничего плохого в самом призыве смотреть на происходящее в современной России как-то иначе, нежели с широко закрытыми глазами. Пусть мысль о цикличности истории, о том, что для незнающих ее все обязательно не раз еще повторится, давно лоснится своей затертостью. Михалков, в конце концов, не призывает расстреливать на месте инакомыслящую оппозицию, но просто говорит, что не воспринимать ее всерьез крайне чревато. Чревато, например, очередным провалом великой страны в очередную временную дыру с очередным собственноручным вырыванием своих корней. Такая вполне себя мягкая провластная позиция может вызывать отторжение, но имеет право быть. Проблема фильма исключительно в том, что режиссер должен быть прежде всего художником, творцом. Не говоря уже, что лучшего измерения таланта, чем краткость так и не выдумали. Очень мало просто сказать, нужно еще, чтобы тебя хотелось слушать. А когда замысел фильма гораздо убедительнее раскрывается в сопутствующих ему интервью, нежели в нем самом, это, если и не полный провал, то что-то очень близкое.
