Эрик Шургот ругает фильмы Кима Нгуйена, Стива Карра и Шона Роберта Смита
Влюбленные и медведь (Ким Нгуйен, 2016)
Север Канады. Тихий городок, круглый год укрытый белоснежным холодным покрывалом. Тут все дороги ведут в ледяные пустоши, а судьбы горожан переплетены в единый клубок. Роман и Люси любят друг друга нервно и преданно, но у обоих в голове роятся призраки прошлого, не отпускающие ни на секунду. Люси постоянно видит отца, который когда-то жестоко над ней надругался, а к Роману и вовсе является говорящий белый медведь – судя по тому, сколько Роман пьет, ничего в этом нет удивительного. На самом деле фильм Нгуйена качественно снят и в какой-то мере даже красив и поэтичен, его проблема в другом. «Влюбленные и медведь» – это очень спорная кинолента с точки зрения вложенных в нее смыслов, кои сводятся не к трудному преодолению препятствий, а к отчаянному бегству от них. По ходу сюжета не складывается ощущения безысходности, напротив, Люси имеет возможность уехать на «большую землю» и попытаться начать новую жизнь. Вместо того, чтобы бороться за себя и свою вторую половинку, Роман увозит девушку в снежную и безлюдную Арктику, заведомо зная, что запасы топлива и еды ограничены, а потому все, что ребят в итоге ждет – холодная смерть. Фильм романтизирует суицид. Влюбленные тянут друг друга на дно – Роман пьет и ведет себя крайне инфантильно, толкая нерешительную Люси прямиком в пропасть безумия. Но Нгуйен демонстрирует это помешательство, как поэзию большой любви, как нечто чистое и возвышенное, а вовсе не как трагедию деградирующей личности. Вот и выходит, что основной посыл ленты кроется в том, что от кажущейся безвыходной проблемы проще сбежать на тот свет, прихватив с собой любимого человека. Что до говорящего медведя, то его роль сводится к трем появлениям, никак не влияющим на развитие сюжета – художественный прием ради самого факта наличия художественного приема.
Средняя школа: Худшие годы моей жизни (Стив Карр, 2016)
Экранизация довольно милой иллюстрированной книги Джеймса Паттерсона и Криса Теббетса. По сюжету первоисточника, двенадцатилетний Райф Катчадориан пытается протянуть год в ненавистной, полной запретов, школе, выдумывая игру «Долой правила». Райф борется с неконтролируемым стрессом посредством шалости, но в фильме эта внутренняя борьба затирается, а «зло» персонифицируется в лице самодура директора. Именно карикатурные насквозь образы портят этот, довольно милый по задумке, фильм. Мир этой ленты населяют персонажи, коим место в самых дешевых ситкомах. Новый мужчина мамы главного героя – типичный глупый толстяк, под которым проминается самый прочный диван. Директор школы – туповатый псевдотиран, выдумывающий нелепые правила и демонстративно заявляющий о своем презрении ко всему, от живописи, до диких животных. Тирану прислуживает темнокожая габаритная мадам (чудно, что извечные борцы с расизмом в этом образе ничего крамольного не увидели), которая по уши влюблена в своего начальника, но виду не подает – прием, заезженный до неприличия. За всей этой карикатурой как-то теряется трогательная история мальчика, который в качестве выдуманного друга представляет себе трагически погибшего брата. Едва начинаешь проникаться историей, как на передний план лезут кривляния и глупые сюжетные ходы. У Стива Карра явно не выходит быть новым Крисом Коламбусом и нелепость в его ленте наглухо перекрывает достоинства первоисточника. А еще, как и в случае с предыдущим фильмом, обозреваемым в данной заметке, имеет место художественный прием, наличие которого оправдано только лишь попыткой соригинальничать. Имеются ввиду различные анимационные вставки, якобы отражающие то, что представляет себе главный герой. Вот только с происходящими в реальности событиями они сопоставляются с огромной натяжкой.
Миф о безнадежности (Шон Роберт Смит, 2016)
Иви, что в Англии на птичьих правах, работает сиделкой у старого рокера, прикованного к инвалидной коляске. Мужик тот весьма эксцентричный, привык брать от жизни все и друзья у него соответствующие. Приходящей медсестре он щедро платит за секс, пытается склонить к проституции и главную героиню, но тщетно. А вот его дружок-алкоголик чуть более нагловат – пристает к Иви довольно открыто и бесцеремонно. Уйти же с работы бедной иммигрантке не дает нудный начальник, демотивируя тем, что выселят из Англии к чертям собачьим. «Broken» мог бы стать любопытной малобюджетной лентой о призраках прошлого, проецируемых на суровое настоящее, и размышлениях о границах заботы об с каждым днем наглеющем инвалиде. Но нет, Шон Роберт Смит оказался плохим постановщиков и выдал нудную нелепицу, закольцованную вокруг психотравмы главной героини. Мужской шовинизм выступает в роли главного монстра в этом недохорроре. С приставкой «недо-», потому как несколько топорно снятых сцен галлюцинаций саспенса не нагнетают, а финальная сцена «возмездия» снята совершенно глупо – одна щуплая девица с ружьем методично отстреливает ораву разгильдяев, а те, вытаращив зенки, ждут, когда и до них доберется пуля. Хореографию отстрела лучше один раз увидеть самому, чтобы убедиться в абсолютной ущербности этой сцены. Вскользь поднимаются вопросы эвтаназии: инвалида достало его положение, и он достает через друга ружье, а уже когда дуло упирается ему в лицо, вдруг осознает, что жизнь не так плоха. Вот только смерть к дурачку приходит в лице съехавшей с катушек девушки, которую он так жаждал затащить в свою, пропахшую мочой и медикаментами, койку. Ирония? Больше похоже на неуклюжую попытку снять феминистское кино. Шон Роберт Смит, кажется, любит браться за проекты с откровенно заезженным нарративом. Второй его полнометражный фильм будет хоррором о «зомби-нацистах» …
