Asleep
Громче, чем бомбы (Louder Than Bombs), 2015, Йоаким Триер
Антон Фомочкин рассказывает о фильме Йоакима Триера
Особенность творческого метода режиссера Триера не искрится новизной, иначе стайка локальных авторов калибром поменьше поставила бы эту фишку на поток. Подсмотренный фокус, надоедающий с первого раза, немного видоизменился, но лучше от этого не стало. Перспектива взгляда на историю индивида в пресловутой точке невозврата, разломе, который есть одновременно начало и конец (комарику оторвали крылья, бутон розы отрезали от стебля – неминуемый процесс соприкосновения с бездной запущен) делает причины, по которым приходится приветствовать Валгаллу, условными. Депрессия настолько глубока, насколько глубока кротовая нора, в которую ненароком влетела Алиса. Оттого подобием Зазеркалья оказывается жизнь после, жизнь семьи человека, которого подобный сдвиг довел до суицида.
«Громче, чем бомбы», рецензия
Вокруг контура начинается прорисовка – время нелинейно, вставки абстрактны, флэшбеки точечны, а одна ситуация рассматривается с разных сторон, обретая черты скверного анекдота. То, что работало в «Осло», в силу многозначительного молчания и пронизывающей воздух прохлады, во второй раз периодически сбоит, и ленту хочется поместить в шаблон «Снова о дисфункциональных зажиточных семьях». «Осло» был медленной поездкой к мигающей лампочке во тьме. «Бомбы» оказались судорожными танцами в тишине, снятыми с четырех гендерных и возрастных ракурсов, с примесью тяжелой цельнометаллической тематики, оставшейся прямиком на целлулоидных снимках среди бардака. Разорвавший мерный уклад взрыв навсегда поверг всех, кого он коснулся, в сумрак бытового уныния и зализывания душевных ран самовнушением. Отчуждение от брака, как наследственная болезнь. Экскурсия в жизнь тинэйджера под знаменем годами использованных художественных средств – под конец кажется, что смотришь расширенную версию «Пало-Альто». «Американская красота» окончательно увяла, ибо не поливали и оставили среди сорняков. Важной мелочью становится умение автора, маршируя по давно протоптанным дорожкам исписанных идеями предшественников черновых записей, наполнять пространство на экране красотой обыденности, случайной символичностью – например, сопоставлением собственного прошлого героя с зачитанным в классе отрывком романа.
Получилось ровное европейское драматическое кино про то, что улицы кажутся пустыми везде, осень в голове вечна, а меланхолия не планета
Триер удерживает заданный им самим ритм, порой дисгармоничный, сумбурный, врубая музыку, подобно обозначенным «бомбам» разрывая тональность упадка. Никаких вопросов, ответов, жизнь не препарируется, просто безучастно транслируется под аккомпанемент закадровых исповедей. И черт бы со вторичностью, поменьше бы манипуляций с военной журналистикой, насыщенная география которой создает огромную дыру в камерности обозначенной истории. Искры так и не случится. Да и зачем, когда школьницы прыгают на батуте, застывая в воздухе? Настроение «The Smiths» столь же бесконечно и минорно. Артисты остаются в рамках излюбленных амплуа, поставленных в давно заготовленные условия: Бирн носится по экрану с теплотой в глазах и размышляет, рассказать детям о новой пассии или нет; Юппер продолжает играть женщину с внутренним надрывом, выстраивая всю роль на флешбеках; юный Друид с внешностью возненавидевшего мир подростка ненавидит мир, вожделея одноклассницу. Нетипичен разве что Айзенберг – он, конечно, прячется за маской, переживая происходящее внутри, но воспроизводит персонажа открытого и прямого. Заканчивать все в той же тишине, учитывая статус проекта и его тематику, совсем не зазорно, да и концептуально ода лучику света во мраке вполне уместна. Основой для условного счастья оказался не «мир», а «правда», пьяная, гневная, не важно, все лучше любой лжи во спасение, а рассосавшийся дисконнект только укрепил мимолетное благополучие. Банальностей больше, чем в повседневности, но и четкой иллюстрации пособия по укреплению семейных отношений после утраты, к счастью, не вышло. Получилось ровное европейское драматическое кино про то, что улицы кажутся пустыми везде, осень в голове вечна, меланхолия не планета.
