Убийство священного оленя (The Killing of a Sacred Deer), 2017, Йоргос Лантимос
В рамках каннской ретроспективы фестиваля 2017-ого года, Анна Дедова рецензирует картину Йоргоса Лантимоса.
В жизни преуспевающего кардиохирурга Стивена все путем: жена в своей профессии тоже не лыком шита, но дом при этом содержит по высшему буржуазному классу, а единственной проблемой с детьми остается нежелание младшего постричься; на работе одна операция стабильно сменяет другую, есть даже закадычный приятель Мартин, с которым можно встретиться и поболтать. Странно только, что другу на вид дашь не больше пятнадцати, внешности он довольно мерзопакостной, да и происхождение связи его со Стивеном не так легко понять. Когда режиссер Йоргос Лантимос наконец раскроет причину столь трепетных отношений (Стивен оперировал отца Мартина, и операция закончилась неудачно, отчего врача терзает чувство вины), зритель приготовится к слезоточивой драме о принятии на себя ответственности за свои поступки. Порцию рассуждений о природе последствий совершаемых действий зритель, конечно же, получит, но примут они странную форму театрального перфоманса с не менее странными вводными – отсылками к древнегреческим трагедиям и хорроровским саспенсом. Так в Каннах-2017 отвоевывали приз за лучший сценарий.
Кадр из фильма «Убийство священного оленя»
Наверное, уже привычным становится отношение к творчеству Лантимоса как к чему-то причудливому под обложкой из твистов жанрового кино. Прошлая его картина повествует об антиутопическом мире будущего, а дебютная по фабуле и вовсе напоминает условный «Кловерфильд, 10». В «Убийстве…» у Йоргоса почти кинговский мальчик, передающий приветы Кэрри Уайт, вершит правосудие собственного сорта над тем, кто не просто дал маху, а по собственной небрежности стал преступником, но надеялся, что ему все сойдет с рук. Снимайся фильм где-то в районе 2000-х, эта сытость среднего класса наверняка подверглась бы обличающей режиссерской критике, однако сейчас для Лантимоса все факторы являются привходящими для стройной картины мира «Karma is a bitch. Да еще какая». Поэтому даже холодящие сцены с ползающими парализованными детьми и вытиранием кровоточащих глаз не призваны шокировать, а всего лишь иллюстрируют общий посыл фильма. Принцип взаимообмена ока и зубов действует во все времена, ему подчинены и взрослые, и дети, все происходящее условно – OK, we get it еще в предыдущие лантимосовские разы.
Фестивальное кино превращается в такой же конвейер, как и студийное, только вместо погони за кассой выбирает охоту за особистостью. Так и инаковость условной жертвы, жаждущей справедливости, на деле оказывается обыкновенностью и наглядно иллюстрируется сценой безобразного поедания спагетти.
На этапе выпуска третьей ленты к режиссеру возникают вопросы. Если творчество грека представляет вещь в себе, сконцентрированную на том, чтобы продемонстрировать свои знания и умения, то не совсем понятны проговаривания вслух главных отсылок «Убийства…». В качестве основы для конфликта выбрана древнегреческая трагедия «Ифигения в Авлиде», но режиссер хочет, чтобы это поняли все, даже те, кто в античном искусстве не шибко и разбирается, поэтому не забывает упомянуть, что дочь главного героя писала по этому произведению потрясающее эссе. Тем более непонятно отражение самой сути трагедии. Фестивальное кино превращается в такой же конвейер, как и студийное, только вместо погони за кассой выбирает охоту за особистостью. Так и инаковость условной жертвы, жаждущей справедливости, на деле оказывается обыкновенностью и наглядно иллюстрируется сценой безобразного поедания спагетти. Даже нарочитая театрализованность постановки диалогов, съемок из верхних и нижних углов кадра, к сожалению, не дарит никакого остаточного киноманского впечатления. Вопрос остается открытым – стоило ли городить огород, если главный герой мог в самом начале радикально пустить пулю в лоб вместо того, чтобы последовательно сравнивать успеваемость собственных отпрысков.
