Бунтарства молодости нашей
Перед революцией (Prima della rivoluzione), 1964, Бернардо Бертолуччи
Армен Абрамян рассказывает о ранней картине итальянского мастера
«Много всякого должно было произойти. Я должен был испытать страдания. Вы должны были испытать очень много страданий…» – первая часть цитаты, вынесенной перед заглавием фильма. В этих словах заложен импульс к тому, что будет происходить в отпущенный рассказчику промежуток времени. В них – необоримое юношеское стремление к сопричастности чему-то важному и грандиозному. К чему-то, выходящему за рамки привычного и завещанного родом, из которого ты вышел. Даже если родовое (в самом широком смысле) сопряжено с умиротворением, комфортом, естественным неторопливым течением. Тем более, если это так. И если цена излома – страдания одного и страдания многих – тем лучше.
Кадр из фильма “Перед революцией”
…Я молод, энергичен, амбициозен. Мир принадлежит мне. Я сниму такое кино, в котором будет всё лучшее от современного стиля: от Годара до Росселини, но мои герои будут смотреть «Красную реку» Хоукса и обсуждать «Головокружение» Хичкока. Это будет история о любви, но и о политике; о жизни, но и о смерти; о силе судьбы, но и о воле случая. О необходимости бунта и марксистских догматах, о благости смирения и смерти Мэрилин Монро. Во мне много семени, и я буду брызгать им до тех пор, пока не потеряю сознание, пока не познаю радость тлена предреволюционных стихий в организмах больших и малых, организмах наследственных и искусственных…
Лишь вторая работа Бернардо Бертолуччи. Она настолько же красивая, насколько и манерная. Насколько глубокомысленная, настолько и претенциозная, совершенно не оригинальная, но, тем не менее, неповторимая. Только у гениев неудачи обретают временной контекст. Только произведения гениев становятся слепком времени. «Перед революцией» – рентгенограмма европейского интеллектуала первой половины 60-х. Модель его поисков и томлений. Эпатажная пафосная выходка молокососа, наворовавшего отовсюду, сегодня смотрится утончённым высказыванием юного философа, предвосхищающего и предвидевшего. Такое бывает. С гениями. В предчувствии «Конформиста», «Последнего танго в Париже», «Двадцатого века». Перед революциями.
«Худшее, что ты можешь сказать человеку – это то, что ты не веришь в его боль» – слова одного из персонажей фильма, могущие быть вторым эпиграфом (к цитате Талейрана о людях, которые не жили в предреволюционные времена и потому не познавшие в полной мере сладости жизни) или послесловием. Выдающееся кино, уже хотя бы тем, что снято 23-летним режиссёром, вложившим в уста разочаровавшегося героя прекрасные печальные слова о том, что «всякое время – предреволюционное» и жизнь есть не жизнь, а ожидание жизни.
Вторая работа Бернардо Бертолуччи настолько же красива, насколько и манерна. Насколько глубокомысленная, настолько и претенциозная, совершенно не оригинальная, но, тем не менее, неповторимая
«Я существовал, потому что вы существовали. Теперь, находясь в покое, связанный с моими корнями, я чувствую, что больше не существую» – вторая часть той цитаты из начала. В них итог замышленного всеобъемлющего личностного бунта, оказавшимся бунтом сугубо возрастным. Тяга к страданиям, к жертвенности, к переворотам перегорает быстро. Родовое (в самом узком смысле) побеждает, возвращая к изначальному. Но это не трагедия, а если и таковая, то не страшная. Просто не всем дано храбро следовать за белым кроликом…удел большинства – учить потомков «гоняться за белым китом».
