Побудь в моей шкуре (Under the Skin), 2013, Джонатан Глейзер, рецензия
Чизкейк, дурацкая прическа Скарлетт Йоханссон и пустота – в атмосферной рецензии Антона Фомочкина, обозревающего «Побудь в моей шкуре»
Blur. Дэймон Альбарн в белой одежде (больше напоминающий бравых молодцев с клюшками для гольфа из «Забавных игр» Ханеке) просит отпустить пролетающие мимо дни, упоминает новый век, свободную вселенную и сверлит зрителя взглядом точь-в-точь как Алекс из «Заводного апельсина». Камера парит по бесконечному коридору отеля, интерьером напоминающего Оверлук, под гипнотический речитатив Massive Attack (там что-то про кармическую кому, дефлорацию малышки и аромат Ямайки), вдалеке раздается девичий смех, в кадр периодически попадают близняшки. Чуточка усилий и характеристики вроде «Новый Кубрик» будут преследовать от фильма к фильму, от клипа к клипу. Глейзер долго пишет, потрошит книги, разве что симметрией не увлекается – «Шкура» снята преимущественно статично, периодически перебиваясь сценами с ручной камеры. Оно, конечно, и правда чудесно (насколько вообще может быть чудесной перестрелка Джека Уайта и Эллисон Мосскарт в поле или бредущий по тоннелю Дени Лаван), но поразительно пусто. Проблема Глейзера в том, что его работы живут в рамках своей вселенной, пока все перед глазам – завораживает, после – выбрасывает на берег и умирает. Наиболее точное определение этого вакуума можно заметить в клипе Radiohead — «Street Spirit (Fade Out)», люди прыгают, падают, а вокруг темнота… и все.
«Шкура» – близкая к его клипмейкерской ветке творчества видео-инсталляция длинной в час сорок, с поставленным на репит скрежетом и завыванием, кажется, скрипки. От великого Фейберовского романа осталась, собственно, кожа, натянутая на сценарий. Внешне тот же зверек, вот только полый. Фейбер писал портрет героини из мелочей – очки с толстыми стеклами, рубцы на коже, большие кисти рук, ноющая спина – заодно составляя галерею мужских характеров обитателей шотландской глубинки. Глейзер концентрируется на Лоре (назовем ее так) и мелочах, отображающих ее интерес к окружающему миру – чизкейк, помада, зеркало. Внутренние изменения мы видим ее глазами. Только понять окружающую среду она не может, таращится в телевизор, но не воспринимает юмор, всматривается в попутчиков, но что-то ускользает, не судьба. В первоисточнике через телевизор героиня этот мир отдаленно, но понимала.
«Шкура» – видео-инсталляция длинной в час сорок, с поставленным на репит скрежетом и завыванием, кажется, скрипки
Иссерли изучала (три раза проехать мимо, расспросить, есть ли родные) и подбирала стопщиков, тех разделывали на ферме и отправляли на ее родную планету как деликатес. Её не гложет одиночество, ей просто больно, физически и психологически, она устала, и очеловечивать там некого, она и без того вполне себе живое существо, открытое к состраданию, пусть это и будет сострадание к собачке, запертой в фургоне. Лора – загадка с отсутствием в глазах. Скарлетт – несовершенная богиня с дурацкой прической. Она идеальна настолько, что кажется искусственной (и это, наверное, главная находка режиссера), она в свое удовольствие отыгрывает импровизацию с обычными шотландскими мужчинами, жаждущими любви и ласки. Они тонут, как в море корабли. Подскажите дорогу. Давайте подвезу. Невозможность оторваться от этого действа прямо пропорциональна невозможности отвести глаз от инопланетянки. Куда ведет эта пресловутая пустота, метафизическая тьма, отдающая синевой, всасывающая в себя внутренности и оставляющая от объекта «охоты» лоскуты внешней оболочки, так и останется загадкой. Глейзер не обозначил, насколько версия книги верна в контексте его произведения. Да и не важно. Он расчищает богатый материал, оставляя только сердцевину, открытую для трактовок. Он избавляется от поэтики – красивый жест в финале, например, остается, но исчезает символизм. Ответы на вопросы понятны без слов, метафоры очевидны.
Отсутствием стандартного подхода к повествованию грешило еще «Рождение» (которое здесь периодически цитируется), грешило оно и тягучей атмосферой, обволакивающей, словно смола, в которой тонешь, судорожно хватаясь за обрывки мыслей, но, как и в случае «Шкуры», остаешься в разочаровании, словно перед тобой лопнул воздушный шар или мыльный пузырь. Чрезмерно ровный, мертвецкий пульс, никакого катарсиса, лишь застывшие в воздухе немые вопросы, снежинки. Слабо отпечатанная точка невозврата, будто бы в этой печатной машинке вот-вот кончатся чернила, и два одиночества (одно щипающее себя за руку, второе с интересом в глазах) столкнулись в замкнутом помещении. И точка сменяет вопросительный знак, окончательно вынося все к чертям.
Идеальное определение фразы «затеряться где-то во вселенной», то самое «где-то» здесь промерзлое, зеленое и нескончаемое. Глазго и его окрестности – благоприятное место, чтобы бесследно исчезнуть в бескрайних лесах, безмятежность которых таит в себе спонтанную опасность. Прояви на минуту слабость, интерес к окружающей среде, пусть и не испытывая жалости (рыдай, рыдай, дитя на пустом пляже) – и ты станешь добычей зверя по имени «обстоятельства». Рокировка охотника, добычи и сидящего где-то фазана. Путешествуя по этому пространству, вы должны чувствовать свободу, но чувствуете только «необратимое», что все ближе и ближе. За чередованием скупой, вылизанной, ненастоящей красоты и красоты естественной ничего, кроме выговаривающего по слогам слова голоса Скарлетт, нет. Нанизывать на фабулу предположения можно сколь угодно – взаимоотношения полов, самоидентификация самки в неестественной среде, необратимая жестокость – но в результате остаются лишь пустота и холод. Примерно то же чувство, что переполняет воздух на линии, где восходит солнце.
Читайте также:
Рецензия Иоахима Штерна
