Бесславные крепостные, 2020, Роман Перфильев
Назар Коломиец – об украинском неовестерне, в котором Тарас Шевченко осваивает ниндзютсу
«Бесславные крепостные» (в «девичестве»: «Тарас Шевченко Первый Самурай») Романа Перфильева — пожалуй, первая попытка деконструкции фигуры великого Кобзаря на большом экране средствами массового приключенческого кино. Тарас в исполнении Романа Луцкого — авантюрный герой Спилберга со стихами каноничного Шевченко на устах, выражающий себя в действиях, лишенный рефлексии и лишь формально тяготеющий к «искусству пера и кисти». Герой, ведомый желанием освободить возлюбленную Марию от пут рабского труда на пана Яромира в исполнении Андрея Малиновича, вынужден просить помощи у Акайо — японца с украинскими корнями, что волею судеб оказывается в одном хлеву с будущим поэтом, который, если верить фильму, по молодости мечтал о счастливой жизни заграницей.
Бросая очевидный вызов публике, с малых лет отождествляющей Шевченко с идеями сугубо патриотического толка, фильм ставит под сомнение устоявшийся в украинском обществе формат жертвенного патриотизма, проявить который возможно исключительно посредством страстей и лишений. Будучи экшнгероем, Тарас-Луцкий после пары уроков ниндзютсу легко принимает бой и даже умерщвляет безликих ниндзя, которые оказались в числе наемников украинского пана благодаря тесному знакомству с ведущим интернациональный бизнес продавцом опиума и «экзотических девиц» — Харимото, воплощенным на экране силами коренного японца (Ген Сэто). Местный Кобзарь будто стыдится собственной сомнений, что только на руку динамике. Как и упомянутый архетип героя-приключенца, Тарас на экране существует не ради сопереживания, но чтобы восхищать, что ему неплохо удается.
Проблема иконических для украинской культуры персонажей состоит в наличии «золотой клетки», куда культуро- и литературоведы нашей нэньки успешно затолкали всех, кто когда-либо был наделен писательским талантом. Это идеальные восковые фигуры, мысли которых, судя по учебникам, ограничены желанием вербализировать состояние страны в момент их существования. Это советский паттерн о том, что государство, конечно же, больше и значимее любых персоналий. Фильм Романа Перфильева, даром, что наделяет культурную икону Украины свойствами исконно американского протагониста, умудряется его при этом очеловечить. Самурайским «кий-я» Шевченко-сан выбивает двери золотой клетки, попадая при этом в… Мир Дикого Запада.
Если и существует чистый жанр, в принадлежности к которому можно безапелляционно обвинить «Крепостных» — то, это вестерн. Даром, что трейлер сулит зрителю украинский аналог тарантиновского «Джанго», в эстетике обсуждаемого фильма куда больше от «Долларовой трилогии» Серджио Леоне, который, попытавшись «облегчить» и в определенной степени спародировать популярный в 30-е жанр, ненароком дал ему вторую жизнь, полностью заместив представление будущих поколений о вестернах как таковых. К большому сожалению, поэтическому кино 70-х подобное не грозит. Главным образом потому, что о нём помнят лишь в застенках национальных вузов. Однако стоит отметить, что высокая динамика и наличие азиатов в кадре нисколько не вредит тяготеющим к пасторали красотам с поправкой на XIX столетие.
Кадр из фильма “Бесславные крепостные”
Роман Перфильев не изобретает новое, но умело локализует опыт зарубежных коллег, дабы говорить о нас и нашем культурном наследии на международном киноязыке. В его руках Шевченко обретает пластичность условного Иисуса или Супермена — осовремененный, он, наконец, может ответить взаимностью школьникам, заговорив на современном языке и с весьма современным представлением об окружающей его вымышленной действительности. Действительности, сохранившей лишь очертания XIX столетия, каким оно видится нам сегодня, но не лишенной узнаваемых маркеров эпохи. Столь неправдоподобно притягательную фикцию помогает воплотить оператор — Дмитрий Недря восполняет неизбежную пустоту открытых пространств частыми акцентами на детали и множеством приемов, присущих аутентичному самурайскому фильму. Костюмы под стать и довольно охотно пачкаются в тон с лицами персонажей.
Тарас Григорьевич встречает зрителя в весьма незавидном положении — получая плетью от надзирателя, он язвительно избегает ответа на вопрос, какому пану принадлежит, но моментально сдается в момент угрозы любимой девушке. Заданная на ранних этапах мотивация к её спасению движет героем на протяжении всей ленты. Такая поспешность создает прецедент— появление в украинском кино привычного для Голливуда фильма-аттракциона, формулу которого так отчаянно пытаются воспроизвести многие. Успех «Крепостных» на этом поприще, как ни парадоксально, продиктован сравнительно скромным количеством непосредственно экшна. Голь на выдумки хитра: стремясь во что бы то ни стало сохранить зрительский интерес, фильм бронепоездом мчит к финалу и не вполне заслуженно обделяет сколь харизматичное окружение Шевченко-самурая возможностью отдышаться и обрести полутона. Персонажи способны обаять, допустим, лукавой улыбкой Андрея Бориса в образе хасида-торговца оружием, однако, даже имея предысторию, герои не задержатся, как на экране, так и в памяти.
В самом выгодном положении оказался Сергей Стрельников — примерив роль учителя Шевченко, он позволил себе практически равное количество экранного времени и возможность быть ведущим. Уж он-то — опытный самурай Акайо Накамура — преисполнен пониманием мироустройства настолько, что даже намёк на способное замедлить темп повествования сомнение был бы в его случае совсем неуместен, а посему он крайне выгоден в качестве сменного водителя нашего бронепоезда.
Злыдни также хороши. И если первоочередная задача Харимото — окончательно легитимизировать слияние эстетики украинской пасторали с японской экспрессией, то Яромир куда более нескромен. Располагая образцом типично бондовского злодея, Андрей Малинович пользуется возможностью украсть у коллеги немного той самой экспрессии, создав одновременно устрашающий и намеренно комичный собирательный образ феодала, весьма кстати мифологизированный в творчестве Тараса Григорьевича. Особый интерес представляет Богдан Чуба (Яков Ткаченко) — внешне абсолютно каноничный казак, освободитель и патриот, чьи мотивы зеркально противоположны словам.
Если и существует чистый жанр, в принадлежности к которому можно безапелляционно обвинить «Крепостных» — то, это вестерн. Даром, что трейлер сулит зрителю украинский аналог тарантиновского «Джанго», в эстетике обсуждаемого фильма куда больше от «Долларовой трилогии» Серджио Леоне
Мария Катерины Слюсар — необходимый мотиватор для Тараса Луцкого и совершенно несамостоятельный персонаж, сыгранный актрисой с завидным рвением и самоотдачей, достойными упоминания.
Экшн-эпизоды хоть и немногочисленны, но, благодаря режиссерским находкам, сохраняют иллюзию непрерывности действия. Подчеркнуто персонализированные схватки компенсируют масштаб отсутствием стеснения в вопросе кровопролития. Насилие в «Крепостных» не пугает — оно уместно гиперболизированное, аналогичное таковому в большинстве образцов эксплуатационного кино. Оно призвано прокричать нам о бунтарском настроении фильма. Впрочем, камера жестокость совсем не смакует. Динамика, опять же, у руля.
Резюмируя, отмечу безусловную важность «Бесславных крепостных». Это попытка применить западную коннотацию к болезненно неконкретному понятию «патриотический фильм». Недаром ведь здешний Шевченко неизбежно возлюбит страну не вопреки, но благодаря достижению поставленных целей и обретению благосостояния. Личные стремления отныне не вступают в противоречие с патриотическим мировоззрением, которое также не является врожденной стигмой. Отречение от «жертвенных» канонов и вероятная боязнь ненароком усесться в давно обжитую кинематографистами лужицу «страданий во благо Родины» и непереводимой на английский «тоски» (туги) — причины, что порождают явственный недостаток глубины в откровенно архетипичных, хоть и совсем не типичных для украинского кино, персонажах. Очевидно, невозможно продуцировать абсолютно уникальный поп-культурный контент, совсем не опираясь на богатейший зарубежный опыт, поэтому, доминирование архетипов — не преграда на пути к получению удовольствия от фильма. Надеюсь, это укрепит уверенность в готовности украинского зрителя воспринимать самые смелые концепции, ведь подобного рода картины способны сформировать позитивный социальный миф, так необходимый в наше непростое время.
