«Спайк Ли – мой учитель». Дебютант Канн Абу Бакр Шоки – о визовых проблемах, учебе в США и своей картине «Судный день»

Денис Виленкин (ДВ): Вы родились в Египте?

Абу Бакр Шоки (АБШ): В Каире.

ДВ: И вы наполовину австриец.

АБШ: Да, моя мать – австрийка.

ДВ: А живете вы в Египте?

АБШ: Я живу в Египте, сейчас между Египтом и Нью-Йорком. Дина (продюсер фильма – примечание редакции) – из Нью-Йорка.

ДВ: В Нью-Йорке вы учитесь, работаете?

АБШ: Я переехал в Нью-Йорк в 2010 году. Учился в NYU Tisch School of the Arts. В Каире я снимал свой диплом. Затем вернулся в Нью-Йорк, чтобы выпуститься. После выпуска я должен был написать сценарий и снять фильм. Вот этот вот фильм – «Судный день».

ДВ: Но вы всегда знали, что будете работать в Египте? Или все же была идея снять кино в Нью-Йорке?

АБШ: Ну, я начал делать кино в Египте, мне кажется, это такая очаровательная страна с кучей нерассказанных историй. В Нью-Йорке, конечно, много возможностей, но я хотел сперва снять египетский фильм и не хотел ничего другого. Я чувствовал, что мне близка специфика этой истории, я знал этих людей, этот мир.

ДВ: Последний фильм, который был дебютом в конкурсе, получил Гран-при фестиваля, а затем еще и «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке. Ваши ожидания? («Сын Саула», прим.ред.)

АБШ: Наши ожидания высоки, но ты же делаешь кино не для Канн или «Оскара». Ты должен снимать фильм, лучший, который можешь снять на данный момент, исходя из своих возможностей. Я, конечно, знаю о «Сыне Саула», это феномен. Но скажу так: то, что будет потом, будет потом.

ДИ: Конечно, это было бы шикарно (смеется)! Мы никогда не думали о том, что будет после, думали о том, как отдаться этому фильму с головой, мы делали его на пределе возможностей, исходя из тех финансов, что были, а было их немного. Но нашей целью стало кино, способное объединять людей. А уж что произойдет потом, как распорядится этим мир, это, знаете, вишенка на торте.

ДВ: Расскажите пожалуйста о процессе съемок.

АБШ: Мне кажется, однажды я напишу об этом книгу, потому что это было ужасно тяжело. Четыре месяца, съемок было на три-четыре дня, но распределены они были на четыре месяца. Очень много проблем, когда ты дебютант, снимающий в стране, не очень дружественной к немейнстримных фильмам. Когда в твоей работе нет ни больших актёров, ни больших денег. Это очень сложно.

ДИ: Например, Ахмед, который играет Обаму, не мог запомнить правильный порядок слов в предложении. И я заметила, что он постоянно поет разные популярные песни. Тогда мы записали диалоги и дали ему их слушать, и он их прослушивал, снова и снова.

ДВ: Чем вы вдохновлялись при создании «Судного дня»? Для меня, это такой египетский неореализм. Вы наблюдали за людьми, и эти ситуации вдохновляли вас на создание образов, или все же большая часть – плод вашего воображения?

АБШ: Меня вдохновляло несколько вещей. Я думаю, одна из них – «Человек-слон» Дэвида Линча, который очень хорошо показывал любовь и сожаление к своему герою, передавая это настроение через динамику и визуальную часть. Тем самым он произвел огромную выразительность. Оставаясь невероятно резким, он использует в фильме тот же подход к актерам и постановке.

Такие режиссёры рассказывают историю, потому что они знают, как преподнести мир, чужой для зрителя, его окружающую среду, и это, конечно, вдохновляло меня. В фильме есть и неореализм . Я старался держаться подальше от стилизации и хотел сделать тяжелый, но зрительский фильм. Чтобы зрители выходили из зала довольные, а не опустошенные.

ДВ: Как вы искали актеров?

АБШ: В документальном фильме у меня центральной фигурой была женщина, работающая мусорщиком. Я хотел написать сценарий для нее, но со временем ей стало тяжело передвигаться из-за проблем с ногами, и тогда я стал обращаться к другим людям. Я спрашивал, и кто-то посоветовал мне обратиться к Ради Гамалю (исполнитель роли Бешея), потому что он невероятный. Он очень маленький! Не знаю, поняли ли вы это по фильму, но он очень маленький, как ребенок. Вместе с тем, он очень дружелюбный и веселый парень.

ДИ: И очень обидчивый тоже!

АБШ: Да, он обидчивый. Он может разозлиться.

ДИ: Но это не так, как вы можете себе представить, что вот он злится. Если на него пялиться чуть больше, чем нужно, он спросит: «На что ты смотришь? Ты находишь меня смешным?». И он очень не любит, когда ему кто-то помогает, он такой: «Я сам могу о себе позаботиться». Он не любит, когда кто-то пытается помочь ему с сигаретами. Я едва могу пользоваться спичками, а он пользуется ими (у главного героя изуродована рука, и у него не хватает пальцев – прим. ред.). Он очень независимый.

ДВ: Была ли работа с физически неполноценным актером сложной?

АБШ: Я не считаю сам факт физического недостатка сложностью, в отличие от моментов, которые напрямую актера не касались. Все приготовления занимали намного больше времени, и нужно было делать то, чего бы обычный актер делать не стал. Недостаток не удручал меня. Меня удручало, что он мог быть очень раздражительным, и на него могли подолгу глазеть окружающие. Поэтому защищать его было вполне резонно. Когда мы поняли, что едем в Канны, мы разговаривали об этом каждый день: «Слушай, вся эта ситуация… Мы хотим помочь и убедиться в том, что всё это не будет давить на тебя. Будет много фотографий, будет красная дорожка, мы дадим тебе костюм, и вот это всё». В итоге он сказал: «Давайте сделаем это». Но, к сожалению, мы не смогли получить эту дурацкую визу.

ДВ: Проказа в Египте – это феномен?

АБШ: Проказа в Египте – очень редкое заболевание. Предполагается, что проказу как болезнь полностью истребят в 2050-м году. Сейчас заболеваемость не такая высокая, потому что ее начали лечить в восьмидесятых. До этого заболеваемость была высокой, но очевидно, что все страдающие от проказы являются представителями более старых поколений. Save

ДВ: Ваш оператор – Федерико Сеска. Его предыдущий фильм – фестивальный хит «Патти Кейкс». Как вы с ним познакомились?

АБШ: Да, Феде – мой коллега по NYU’s Tisch School of the Arts. Мы учились в одном классе, он был потрясающим. Всегда больше тянулся к работе оператора, чем к режиссуре. Я ему сказал, что хочу снять дебютный фильм, поехать в Египет. Он согласился. Федерико всегда был строго убежден в тесной связи визуальной части и сценария. Мы использовали три свободные камеры, которые применяли в манере, прямо противоположной современным лекалам съемки.

ДВ: Ну да, и люди видят историю.

ДИ: И люди видят историю. Мы искали деньги через краудфандинг, инвесторов, нам помогали семьи. Снимали на свои. Это очень сложно начать, но  может, было бы проще, если бы над нами был еще продюсер. До того я работала в Египте, но, по сути, мы [с Абу Прим. Ред.] – оба дебютанты, что трудностей прибавляло.

ДВ: А так над тобой только ты сам

ДИ: Над тобой только ты сам, абсолютно, что мы и делали (смеется).

ДВ: Вы используете <сокращение имени – A.B.> в повседневности, или здесь играет роль другой фактор?

АБШ: Я всегда могу на него откликнуться среди знакомых мне людей, но это лишь соображения публичности и тому подобного.

ДВ: Потому что это проще, или…?

АБШ: С одной стороны, да, но, на самом деле, главная причина кроется в том, что я хочу, чтобы мне представляли критику, основываясь только на результатах проделанной мной работы, но, к сожалению, сейчас происходят нездоровые события, которые подпитываются возрастающими националистическими, экстремистскими и фашистскими настроениями. Мне бы хотелось, чтобы люди смотрели фильмы, подобные этому, и не задумывались о том, какого происхождения режиссер, кто он, и именно на этом основан сам фильм. И если после просмотра люди узнают что-то про меня, я не буду отдавать этому внимания. Но сперва они должны посмотреть сам фильм и сделать выводы, основываясь лишь на впечатлениях полученных от просмотра.

ДВ: А почему вы решили не брать сюда мальчика, играющего Обаму?

АБШ: Я разве не сказал про него? Он тоже не смог получить визу.