Мир сказки
Страшные сказки (Il racconto dei racconti), 2015, Маттео Гарроне
Эрик Шургот о новом фильме Маттео Гарроне
Западноевропейская сказка не всегда была такой, какой мы знаем её с пеленок. Бродячие сюжеты раннего средневековья были лишены всяческой куртуазности, присущей Шарлю Перро. Их фабула почти всегда опиралась на сексуальный подтекст, по большей части от того, что все легенды шли из народа, стучались в литературный мир откуда-то снизу, где об этикете слыхом не слыхивали. Не будь Братьев Гримм и все того же Перро, не будь поздних адаптаций, засахаривших и без того стерильные интерпретации, сказка бы вряд ли соотносилась сейчас с искусством сугубо детским. Живший в шестнадцатом веке итальянец Джамбаттиста Базиле, в отличие от своих более известных коллег – собирателей фольклора – не стал прилизывать народные сюжеты. Его «Пентамерон», более известный как «Сказка сказок», с первых страниц бранится, словно старый бочар, а вульгарные сцены в нем часто перемежаются с цинично-жестокими. Переполненный волшебством, сказочный мир Базиле сохраняет в себе черты мира реального, недружелюбного и вероломного. Золушка ломает мачехе хребет тяжелой сундучной крышкой, спящую красавицу, пользуясь случаем, по-скотски сношает проезжий король, другую спящую в хрустальном гробу девочку ревнивая тетка избивает до кровавой слюны, а единственный сын короля бросает отечество ради сиюминутной блажи — желания женщины с экзотическим цветом кожи. К такому материалу и обратился режиссер Маттео Гарроне, известный по обличающим грубую реальность кинолентам.
“Страшные сказки”, рецензия
Произведение Базиле начинается с поговорки «Кто ищет, чего не подобает, найдет то, чего не хочет». Герои «Страшных сказок» всецело заняты поиском того самого неподобающего: кто желая блага, а кто по собственной прихоти. Гарроне словно нарочно выбирает не самые известные сюжеты, нетронутые деликатной шлифовкой «хрестоматийных» авторов. А потому каждая из трех историй, связанных лишь единой вселенной, не выглядит грубым, готическим видением «старой доброй сказки». Да, фильм Гарроне изобилует привычными с детства архетипами, но и каждый второй персонаж тут вполне себе антигерой, преследующий конкретные цели. Когда один правитель горделив, другой похотлив, а третий и вовсе глуп — их поданные вряд ли станут отличаться благородством помыслов. И надо отдать должное, едва ли не впервые маркетинговая прихоть прокатчиков не только не искажает сути произведения, но и является стопроцентным попаданием в яблочко. Три сказки страшат в первую очередь своей прямотой — Гарроне не менее честен со зрителем, нежели Базиле с читателем. Даже чистым в своих помыслах героям тут рано или поздно придется схватиться за нож и окреститься багровой кровью. Впрочем, неподобающие действительно получают совсем не то, чего хотят, а немногим праведным и страждущим, пусть и ценой испытаний, воздастся.
Макромир «Страшных сказок» невероятно красив даже тогда, когда в кадре клубится дым от обгорелых головешек или камера скользит по закоптелым голым стенам аскетичного старушечьего жилища. Изящная эстетика замковой роскоши тут сплетается воедино с пугающим убранством людоедских пещер, а хрупкие черты юных принцесс и принцев – с гротескным уродством чудовищ, не то кафкианских, не то гойевских. Становясь все более натуралистичным ближе к концовке, фильм обретает очертания средневековой гравюры, раскрашенной в яркие цвета. Яркие, но отнюдь не кричащие. Гарроне распоряжается кадром и цветом, как Бродский словом — ни единого лишнего, ни единого зря. Спросите себя, много ли сцен из глянцевых киносказок современности вы сможете вспомнить? А вот эпизод с поедающей огромное сердце чудовища королевой гарантированно останется в памяти надолго, и во многом благодаря точным цветовым решениям — красное на черном в море кипельно-белого. При этом Гарроне осторожен в высказываниях, он нигде не перенасыщает, к тем же задним планам прибегает считанное количество раз, но и они, опять-таки, четко западают в память.
Макромир «Страшных сказок» невероятно красив даже тогда, когда в кадре клубится дым от обгорелых головешек или камера скользит по закоптелым голым стенам аскетичного старушечьего жилища
Для матерого итальянца «Страшные сказки» являются первой международной работой и первой лентой, в которой задействованы звезды мирового кинематографа. Это даже в какой-то мере удивительно, но воссозданные актерами образы цепляют не меньше фантастических пейзажей. Ранимая в собственной эгоистичности героиня Сальмы Хайек, эмоциональный Венсан Кассель, жалкий король в исполнении Тоби Джонса. Есть тут звезды и восходящие, такие как Бебе Кейв или открытая Триером Стейси Мартин. Плеяда, коль уж спускаться до банальных сравнений, воссоздающая на экране фантастический мир, полный вполне реальных личностей. Мир социальных архетипов, перемешанных с первообразами фольклорными. Кто бы ни корил Гарроне за излишний натурализм, его лента не просто врывается на поприще лощеных современных сказок, но, благодаря талантливому исполнению, не выглядит обычной провокацией. И это не значит, что на пестрых «нэтландиях» непременно нужно ставить крест, бросаясь очертя голову снимать «Белоснежку-рабыню». Просто Гарроне и его съемочной группе удалось показать мир сказки в её первозданной, если хотите, посконной красоте. Жутковатая прелесть средневековых легенд, как оказалось, способна завораживать похлеще рафинированных историй об уветливых монарших особах и ранимых девах из высоких башен.
