Внутри Льюина Дэвиса (Inside Llewyn Davis), 2012, Итан Коэн и Джоэл Коэн, рецензия
Фолк, одиночество, муки творчества и рыжий кот как гвоздь программы – в рецензии Игоря Нестерова, дотошно разбирающего новое творение Коэнов.
Терзание гитарных струн под губную гармонику и распевную декламацию стихов собственного сочинения издавна стало задушевной домашней традицией янки. Но вырваться за пределы уютных кухонь и соседских дворов, докричаться до ушей миллионов «авторской песне» удалось каких-то полвека тому назад, на стыке 50-х и 60-х годов. Тогда утомлённое Синатрой и всклокоченное Пресли общество, беременное культурной революцией, находилось в сонном предвкушении рождения новой музыкальной волны. Период кратковременного затишья перед бурей, когда фолк и кантри всё ещё слыли уделом сельских пастушков и городских шалопаев, а давно зачатый рок копил силы для появления на свет и покорения сердец, превратился в подходящий фон для кинематографического кроссворда Коэнов. Братья, как два чеширских сфинкса, в очередной раз нацарапали на киноплёнке жанровую шараду: сняли то ли комичный байопик, то ли музыкальную драму, то ли заковыристую дорожную притчу. Фильм «Inside Llewyn Davis» благодаря излюбленной режиссёрской манере направо и налево разбрасывать противоречивые намёки и оставлять широкое пространство для догадок, со стороны может показаться и фигой в кармане, и шилом в мешке, и уравнением с несколькими неизвестными. Льюин Дэвис – элегантно одетый бомж с гитарой за плечом и без гроша за душой, праздный перекати-поле, который мнит себя молодым дарованием и лелеет мечту о славе. Путешествие нищего барда сквозь нью-йоркскую серость и чикагские ветра выливается в суетливое и беспросветное хождение по мукам хронического лузера, которому не везёт абсолютно во всём: в жизни, в смерти, в любви и особенно в творчестве. Причиной тому отчасти служит задиристая спесь и неуживчивый нрав, отчасти неуместное и неугомонное правдорубие, отчасти лень и нравственные колебания. Хотя корень неурядиц, видимо, зарыт глубже.
Бородатый ровесник Джонни Кэша и Леонарда Коэна – личность неясного потенциала и ещё более неясного будущего. Не представляется возможным понять и прочувствовать, кто он: надменный бездарь, зрелая посредственность или до поры не узнанный идол поколения Битлз. Его песням сдержанно аплодируют немногочисленные ценители фолка и слегка подпевают близкие на квартирных посиделках, в его творчество пристально всматриваются маститые корифеи, но «не видят денег», его мелодии порой вызывают несвоевременные кишечные спазмы родни. В реакции окружающих на попытки самовыражения фолк-исполнителя нет осмысленного единства и окончательного вердикта. Недосказанность же первый источник сомнения. Разуверившись в себе и решив завязать со сценой, бродячий музыкант вдруг теряет матросскую лицензию и одновременно с ней путёвку в предсказуемую и, казалось бы, уже предопределённую жизнь моряка торгового флота. И волей случая возвращается туда, где подвыпившая публика готова внимать его тягучим балладам, забывая порой стряхивать пепел с сигарет. В своенравном валлийце Дэвисе проскальзывают памятные черты вздорного еврея Финка, литературного фрика из раннего наследия Коэнов: импульсивная брезгливость и творческая гордыня. И сценарист Финк, и гитарист Дэвис состоят в странных и противоречивых отношениях с музой, которая, как будто бы, посещает обоих, но подолгу не задерживается ни с тем, ни с другим. И музыкант, и литератор склонны предаваться унынию и самокопанию, которые частенько сопутствуют многим талантам. Впрочем, ничтожествам тоже. Вариативность финала «Льюина Дэвиса» словно вторит открытой концовке «Бартона Финка», испещрённой всевозможными толкованиями. Примечательно, что обе ленты были отмечены высокими наградами каннского жюри и почти полностью проигнорированы прижимистым оскаровским комитетом. Возникает ощущение, что картины братьев, демонстрирующие культурные пейзажи богемной Америки в слегка издевательском ключе, представляют собой этакие терпкие деликатесы, с наслаждением потребляемые искушённой европейской аудиторией и наотрез отвергаемые уязвленными согражданами.
Льюин Дэвис – элегантно одетый бомж с гитарой за плечом и без гроша за душой, праздный перекати-поле, который мнит себя молодым дарованием и лелеет мечту о славе.
Однако если бы Коэны изготовили сугубо фестивальный изыск, они бы перестали быть теми, кем привыкли: философствующими комедиантами и лукавыми эпиграммщиками с чемоданчиком вседоступных, но не избитых острот. В пасмурный многослойный сюжет про конфликт творца (реального или мнимого) со своим внутренним миром и безучастной средой братья утрамбовали ворох логических уловок и груды ядрёного сарказма, которыми неизменно нашпигованы их киносочинения. Кот Одиссей, рыжий спутник музыканта, твёрдо знающий верную дорогу к дому, неустанно переманивает внимание на себя, играя роль находки номер один и ловкого отвода для глаз. В обаятельной пародии на заплывший жирком, престарелый джаз и безбашенную контркультуру шестидесятых, отменно воплощённой дуэтом Джона Гудмэна и Гаррета Хедлунда, видится меткая режиссёрская шпилька в адрес священных коров и жанров легендарной эпохи. В образе угрюмого Джонни Файва прочитывается то ли битник Джек Керуак, то ли начинающий Джим Моррисон. А грузный хам-инвалид Тёрнер выглядит язвительной насмешкой над пафосным и тяжеловесным джазовым культом. Вся музыкальная тусовка от променявшего поп на фолк Тимберлейка и неуравновешенной Маллиган до поющих свитеров и ковбоя с лошадиной физиономией – паноптикум популярных пустышек. Пожалуй, на их фоне Льюин Дэвис и вправду смотрится кем-то гораздо более значительным и многообещающим, нежели заурядным неудачником с шестистрункой. В конечном же счёте, Коэны посвятили свою бемольную сюиту обывателю, тщеславному и желчному, прямодушному и трогательному, способному выжать слезу и утонуть в луже. Королю сцены в сравнении со старой перечницей из Арканзаса. Неброскому парню на разогреве у Боба Дилана.
