Джульетта (Julieta), 2016, Педро Альмодовар
Антон Фомочкин рецензирует картину Педро Альмодовара
Эстетизация быта – распространенная форма художественного преломления монотонной ежедневной правды, но повседневность, заземляющая любое визионерское буйство, способна дышать во внутрифильмовом пространстве, будь она хоть на грамм естественной. От союза куска отжившего свой век мыла и бархатной ткани, в которую он обернут, не выиграет ничто. Цветовая драматургия «Джульетты» не углубляет плоскую поверхностность персонажей, оказавшихся на экране. Они недалеко ушли от злосчастной скульптуры из глины, процесс создания которой сопрягается с сотворением человека. Здесь первородный тотем сопровождает метаморфозы, происходящие с психикой под воздействием фатума.
Пролог. Синий – цвет прошлой жизни, синие свитера, кофты, синее море, синяя форма консьержа в доме, где многое произошло, синий конверт – прошлое на бумаге. Красный – цвет любви, предвещающий новый этап в бытийном цикле, конец которому болезнь и увядание. Унылое спокойствие, угнетающее беспокойную представительницу среднего класса со сложной судьбой, вмиг разбивается о рифы вкрапления «странной драмы», интриг, оставшихся в далеком позавчера. Как и во всех скверных историях, отблеск «грехов наших тяжких» в пышущем девичьем лице гостя, который был близок, когда «деревья были с опавшими листьями», а настроение было в миноре. Столкновение людей лоб в лоб нелепо и навязчиво, как и система образов в «Джульетте» или литературная аллюзия на «Одиссею».
“Джульетта”, рецензия
Мнимое освобождение камнем полетело вниз, правда ударила по вискам. Потому увещевающий о том, что так вести себя, мягко говоря, странно, немолодой романтик, замер у красной стены – он остаточное явление от будущего сожительства. Джульетта же, в самом первом кадре предстающая в красном халате, очищается от новых перспектив, оказываясь в белесой плоскости с ворохом красных магнитиков позади. Чистый лист. Женская надрывная рефлексия. Курить и плакать. Все остальное – декор. Новый халат – репродукция «Поцелуя» Климта – как и многое здесь, выглядит дешевкой.
Флешбек. Красным помечена любовь. В красном был ее возлюбленный. С него эта история началась, на его же кончине она мутировала в невроз. Красивый олень, глянцевый снег за окном. Совокупляющиеся отражения в кромешной ночи. Далекое прошлое. Эпоха. Дух времени. Ким Бесингер. Анхела Молина. Прически. Вязь. Духа времени нет. Петля за петлей, история тянется, как тянется жизнь в плохих декорациях. Искусственность, а не искусность, позволяет за аффектацией прятать эмоции. Позволяет пошлейшим рапидом показать остановившийся поезд.
Синий – цвет прошлой жизни, синие свитера, кофты, синее море, синяя форма консьержа в доме, где многое произошло, синий конверт – прошлое на бумаге. Красный – цвет любви, предвещающий новый этап в бытийном цикле, конец которому болезнь и увядание
Многоступенчатый конфликт поколений на примере разных курьезов нетерпимости (к изменам, моральным или физическим) рифмуется с пресловутой стихийностью. Волны страстей и прочая пошлость, насыщающая женственное начало по Альмадовару, фиксируются в масштабированном соотношении «женщины великана» в том же начальном кадре с «фигуркой мужчины». Носители этого гордого гендера из плоти и крови на экране безвольны и статичны, противоположный же пол натурально распухает от напускной эмоциональной глубины, подменяющей психологизм.
И сопряжение девичьих судеб венчается безвольным открытым финалом, надеждой, диссонирующей с предшествующей концепцией болезного наступления старости. Перегруженные, усложненные мотивы прогибают прямой, как горизонт, драматургический каркас. Мыло остается мылом, очищающим, впрочем, слезы особо падких на страдания униженных и оскорбленных.
