Пасторальный этюд
Нежные кузины (Tendres cousines), 1980, Дэвид Хэмилтон
Андрей Волков – об эротическом фильме Дэвида Хэмилтона
Лицемерие наших ревнителей морали просто поражает. Фотовыставку Джока Стёрджеса, специализирующегося на обнажённых нимфетках, в Москве закрыли, опасаясь прокурорской проверки, инициированной уполномоченным по правам ребёнка, зато французом Дэвидом Гамильтоном, работавшим в точно таком же жанре, никто не возмущался. Информацию о его выставках в Москве найти не удалось, но зато его творчество широко представлено в фсбэшной сети “ВК”, чего нельзя сказать про фотографии Стёрджеса.
Дэвид Гамильтон был не только фотографом, но и режиссёром, пусть и снял всего четыре полнометражных фильма. Он не собирался становиться мастером эротики, как Тинто Брасс, к тому же от режиссуры отвлекала основная профессия.
Стиль знаменитого фотографа, известного своим мягким фокусом, придающим эротике оттенок грёз, совершенно далёк от того, что мы зовём порнографией. Ибо художник никогда не ставил своей целью возбудить зрителя, а скорее воспевал красоту женского тела, интересовался этапом взросления, превращением девочки в женщину.
“Нежные кузины” – третий фильм Дэвида Гамильтона, в котором постановщик ничуть себе не изменяет. У него никогда не было проблем с несовершеннолетними моделями, а скандалы, связанные с его творчеством, происходили только за океаном – в США тоже немало людей, которым есть дело до произведений искусства. Их глаз, мечтающий всех женщин одеть в чадру, сразу оскорбляется, когда видит на фотографии то, что обычно скрыто одеждой. А уж детьми всегда торговали моралисты в своих аргументах, на их невинных душах зарабатывая себе политические очки.
Кадр из фильма “Нежные кузины”
Дэвид Гамильтон сделал центром сюжета “Нежных кузин” первую влюблённость, влечение к противоположному полу, окрашенное в пасторальный оттенок романтики. Детство уходит, герои взрослеют, познают себя и свои желания. В этом нет ни грана пошлости – мировая культура, начиная от Античности, не стеснялась воспевать прелесть первых чувств и первой страсти. Зритель в фильме Гамильтона лишь наблюдатель за естественным течением жизни – многие также взрослели и входили во взрослый мир.
Постановщик позволяет себе немногим больше Сергея Соловьёва в его шедевре “100 дней после детства”. Он мягко и деликатно показывает неловкие ухаживания за кузиной, стыдливый интерес мальчишки к её обнажённому телу. Герои застряли где-то между детством и юностью и силятся преодолеть этот рубеж.
Режиссёр сделал временем действия 1939 год, как раз порог Второй Мировой войны. Скоро вся эта невинная романтика исчезнет, растает без следа, покроется дымом от залпов орудий и будет втоптана в грязь гусеницами немецких «Тигров». Дэвид Гамильтон рисует картину пасторальной эротики, словно новой версии «Дафниса и Хлои», тонкими, воздушными мазками, словно импрессионист начала века. Стремление запечатлеть неповторяющееся мгновение бытия, ухватить ускользающее зарождение взросления во вчерашних детях, резко отличает стиль Гамильтона от, допустим, Тинто Брасса, любителя пышногрудых барышень и знаменитого смотром задниц претенденток на роли. Барочная избыточность Брасса совершенно нехарактерна для Гамильтона – не тела его главная цель, а юные души, трепетные первые чувства, столь ранимые, что быстро умирают, едва родившись на свет.
Гамильтон противопоставляет мир взрослых, где всё давно по расчёту, а половое влечение переросло в похоть, и мир взрослеющих детей – они ещё не испорчены большой жизнью, пока ещё доверчивы, романтичны и внутренне чисты. И вот эта невинность ускользает так же, как высыхающие капли воды на нежной коже кузины. Искушения мира лишают людей чего-то неуловимого, что исчезает безвозвратно вместе с детством. Может, желание запечатлеть это нечто и было главным катализатором для эротического творчества Гамильтона.
Впрочем, не надо думать, что Дэвид Гамильтон излишне серьёзно преподнёс историю. Так как главные герои подростки, то и фильм отличает ироничное повествование о взрослении тел и душ. Чувство такта позволяет режиссёру непошло шутить даже на сексуальные темы, и этому у него стоило бы поучиться многим авторам молодёжных комедий, расцвет которых пришёлся как раз на 1980-е гг.
Стиль знаменитого фотографа, известного своим мягким фокусом, придающим эротике оттенок грёз, совершенно далёк от того, что мы зовём порнографией. Ибо художник никогда не ставил своей целью возбудить зрителя, а скорее воспевал красоту женского тела, интересовался этапом взросления, превращением девочки в женщину
Соединяя в пределах своей картины импрессионизм, эротику, пасторальный сюжет а-ля «Дафнис и Хлоя», Гамильтон не забывает и о чисто кинематографических влияниях. Комедийные сцены словно привет эпохе «немой комической», а образ жизни богатых взрослых изображён в традициях салонных мелодрам, показывающих пустоту существования высшего света. Тонкий, яркий стиль Гамильтона оказал влияние и на других режиссёров, например, на Рэндала Клайзера, который параллельно в США поставил «Голубую лагуну». Да и артхаусный режиссёр Ален Роб-Грийе, тоже склонный к эротике, высоко ценил фильмы Гамильтона.
«Нежные кузины» вышли в то время, когда друг за другом появились провокационные работы Хесуса Франко, Душана Макавеева, Пьера Паоло Пазолини, когда уже вышла экранизация «Лолиты», наделавшая много шума в Англии самим фактом своего появления, когда было снято «Прелестное дитя» Луи Маля. В СССР и невинные «100 дней после детства» смущали некоторые умы, зато западный мир был далёк от того, чтобы возмущаться обнажёнными нимфетками Гамильтона. Давно утихли баталии относительно «Последнего танго в Париже» и «Корриды любви», так что вдумчивый зритель мог, не отвлекаясь на дебаты о границах допустимого в искусстве, в полной мере оценить историю о том, как взрослый мир со всеми своими пороками постепенно развращает детей, убивает робкие чувства и формирует собственническое отношение к жизни. Оттого прежде застенчивый главный герой уже легко позволяет себе лишнее, словно подражая грубому отцу своей кузины, который тискает жену, не стесняясь детей. Да и кузина впервые задумалась – а зачем ей такой кавалер. И не слишком ли быстро он возгордился, едва познав её плотски.
Дэвид Гамильтон покончил с собой примерно тогда, когда скандальный блоггер Лена Миро (тоже ведь могла бы быть его героиней когда-то) прыскала ядом в сторону Джока Стёрджеса, а «Офицеры России» вместо рубежей страны сторожили вход в музей, где была выставка опального американца. Гамильтон не оставил предсмертной записки, но его работы свидетельствуют, что он был тонко чувствующим человеком. Он видел, как мир необратимо меняется, а новые дети ещё быстрее перенимают дурные привычки родителей. И с этим ничего нельзя поделать – такова жизнь.
