Светлое тоталитарное будущее
Андрей Волков – об экранизации антиутопии Евгения Замятина
Среди романов-антиутопий XX века произведение Евгения Замятина «Мы» (1920), созданное на заре нового советского государства, не столь известно. Хотя этот роман оказал большое влияние и на Курта Воннегута, и на Олдоса Хаксли и даже на Джорджа Оруэлла, чей классический труд «1984» чаще всего вспоминается в нашей стране.
Евгений Замятин до сих пор не в полной мере представлен общественности. В СССР его никогда не экранизировали, после публикации «Мы» заграницей больше не печатали и, скорее всего, расстреляли бы в годы Большого террора, если бы Замятин, при посредничестве Максима Горького, не уехал во Францию в 1931 году.
Публикация главного произведения Евгения Замятина была невозможна даже в относительно свободные 1920-е гг., когда был расцвет советской фантастики – в литературе появились такие будущие классики жанра, как Александр Беляев и Алексей Толстой, а в кино были созданы фантастические ленты будущими зубрами соцреализма Владимиром Гардиным и Львом Кулешовым. Однако то была отвлечённая от социальной повестки фантастика. Роман Замятина же был рождён тревожными предчувствиями создания тоталитарного строя, где всё решает партия во главе с вождём, а отдельный человек в таком государстве ничего не значит. Неслучайно «Мы» ценил Александр Солженицын, находя в тексте романа близкие себе идеи. Пока мы ожидаем российскую экранизацию, премьера которой намечена на осень этого года, стоит вспомнить первую постановку, случившуюся на западногерманском телевидении в далёком 1981 году.
Судьба режиссёра Войтеха Ясны (1925 – 2019), одного из представителей чешской «новой волны», во многом схожа с судьбой автора романа. Он также жил в коммунистической стране, был социалистом, однако его сатирические, полные фантазии, комедии, вроде «Вот придёт кот» (1963) не вписывались в господствовавшую во всех странах Варшавского договора коммунистическую идеологию марксизма-ленинизма. После вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 году, Войтех Ясны был вынужден эмигрировать. Вслед за ним уехали ещё два видных представителя чехословацкой киношколы Милош Форман и его соавтор Иван Пассер, раздельно начавшие работать в США.
Войтех Ясны также жил в США с 1980-х гг., но снимать предпочитал в основном в ФРГ, где и вышла первая и пока последняя экранизация романа Евгения Замятина. В этом нельзя не усмотреть закономерность. Ведь немецкая земля также познала диктатуру в 1930-1940-е гг., однако смогла очиститься от нацизма. В Чехословакии же этот процесс затянулся до 1989 года, когда произошла серия мирных протестов, положивших конец правлению коммунистической партии.
Кадр из фильма “Мы”
Наличие режиссёра-новатора в кресле постановщика обеспечило переложение для телеэкрана яркой кинематографической формой. Задолго до появления манифеста «Догма-95», обосновавшего съёмку ручной камерой как художественный метод, Войтех Ясны также поступает в «Мы». На стилистику фильма оказала большое влияние французская новая волна (как, собственно, и на появление «новой волны» в Чехословакии), особенно параллельно развивавшееся направление документального кино «синема верите». Фильм снят на 16-мм оборудование для немецкой телесети ZDF, в нарочито безыскусных декорациях, представляющих собой условные жилые отсеки и помещения.
От этого аскетичного фантастического фона, созданного не без влияния театра и как бы в противовес эстетике крупнейшего фантаста тех лет Райнера Эйрлера, также сотрудничавшего с ZDF, рукой подать до «Догвиля» одного из отцов «Догма-95» Ларса фон Триера, с начерченными на полу дверями и стенами домов. Но если у фон Триера этот смелый ход был своего рода формализмом или примером брехтовского очуждения, то у Войтеха Ясны воспринимается в качестве аутентичного фона. Как же ещё изображать унифицированное будущее, где люди неотличимы от роботов, всё стандартизировано и находится под контролем партии и Благодетеля. Нет имён, личного пространства, одинаковая одежда. В качестве музейного экспоната под стеклянным колпаком стоит дом из прошлого, куда стремится попасть главный герой – инженер, занятый на создании космического корабля «Интеграл», предназначение которого заключается в том, чтобы нести пропаганду Единого государства гипотетическим жителям далёких планет.
Евгений Замятин, а вслед за ним Войтех Ясны создали страшный в своём бездушии математизированный мир, где запрещено всё, что сочтено неполезным для государственного строя. Автор, безусловно, вдохновлялся рождённым на его глазах «самым справедливым советским строем», но, как у всех настоящих художников, его мысль вышла далеко за пределы критики конкретного государства – неудивительно, что последующие антиутопии во многом опирались на идеи Замятина.
Главный герой заводит знакомство, а после интрижку с I-330, актрисой, имеющей связи с сопротивлением, желающим разрушить стену, отделяющую город от окружающего мира. Замятинская мысль о том, что всякий, хотящий свободы в тоталитарном государстве, для власти террорист получила дальнейшее развитие в фантастической литературе, а также стала краеугольным камнем в дискуссии о том, что важнее – человек или государство. Тоталитарные вожди были вполне согласны с французским королём Людовиком XIV, утверждавшим, что государство – это он. Относительно малая группа людей, неважно большевики или нацисты, придя к власти, объявляли свою волю законом и штамповали свои директивы, которые были обязаны исполнять все остальные люди, то есть большинство. А чтобы они не осознали, что тех, кто не согласен с властью много, включалась в работу массированная государственная пропаганда, а также устанавливался полный контроль частной жизни людей, с акциями устрашения против тех, кто не согласен присягать «большому брату». По сути, в интерпретации Замятина и Ясны, само государство ведёт себя как террорист, ибо террор – это политика, построенная на страхе. Ты не хочешь, а я тебя заставлю, ибо я власть.
Но власть, сама себя объявившая властью, чья легитимность не основана на волеизъявлении граждан, моментально утрачивает моральный авторитет. Такая власть заслуживает уважения не больше чем бандит, который в тёмном переулке, угрожая ножом, требует отдать ему деньги. В D-503 растёт недовольство властью, у него появляется душа, что врачи его мира определяют как болезнь. Ведь душа, будучи эфемерной субстанцией, не подчиняется математическим законам. Она свободна так же, как ветер в поле, как луч солнца, у которого есть начало, но нет конца.
Евгений Замятин, а вслед за ним Войтех Ясны создали страшный в своём бездушии математизированный мир, где запрещено всё, что сочтено неполезным для государственного строя. Автор, безусловно, вдохновлялся рождённым на его глазах «самым справедливым советским строем», но, как у всех настоящих художников, его мысль вышла далеко за пределы критики конкретного государства
Актёрский состав «Мы» составляют преимущественно малоизвестные актёры, исключая Дитера Лазара и Хайнца Моога, игравшего ещё в фильмах Георга Вильгельма Пабста. Неузнаваемость экранных лиц способствовала визуальному отображению безликого общества тоталитарного государства, где вытравлено всё, что составляет привычную духовную жизнь человека.
Евгений Замятин умер в 1937 году в Париже. Он не увидел ни Вторую Мировую войну, свидетелями которой были Олдос Хаксли и Джордж Оруэлл, подхватившие антиутопическое знамя российского классика, ни Большого террора. Однако обо всём этом имел представление Войтех Ясны, который наполнил свою версию «Мы» отсылками к нацистской Германии и СССР. Благодетель, с которым встречается главный герой, своей философией напоминает одновременно и Сталина, и Гитлера. Но Ясны показывает, что и диктатор такой же раб системы. Красное колесо, как справедливо окрестил государственный террор А. И. Солженицын, уже вращалось без помощи создателя. Он сам стал машиной, усвоив себе функцию кормить прожорливого левиафана.
Едва ли кто-то из зрителей, прочитав роман Евгения Замятина или посмотрев экранизацию Войтеха Ясны, захочет жить в стандартизированном мире будущего. Любые попытки построить рай на земле невыполнимы. Коммунизм, бывший когда-то мечтой Карла Маркса и Фридриха Энгельса о справедливом обществе, породил лишь тоталитарные режимы. Нацизм, рождённый общей для всех фашистских режимов тоской по утраченному национальному раю, обернулся не только деспотией фюрера, но и самой преступной войной в истории человечества. Нельзя на несчастии меньшинства построить благо для большинства. Как бы это не было парадоксальным, но крепче единой национальной идеи культурное разнообразие. Люди не муравьи и не термиты, чтобы подчиняться общей ролевой модели. Они разные, и в этом прелесть человеческого общества. Только тот, кто осознал себя индивидуальностью, может принять инаковость других.
Нет рая на земле, и чтобы ни выдумали грешные люди взамен утраченного Эдема, всё оборачивается адом. Человечество – это не «мы», а «я» в бесконечной степени. Пусть финал, как книги, так и экранизации печален, но он же доказывает, что человеческое в людях нельзя уничтожить. Стремление распоряжаться своими мыслями и чувствами выше любой идеологии. «Стань тем, кто ты есть», писал главный индивидуалист Фридрих Ницше.
