Отверженные (Les misérables), 2019, Ладж Ли
Рома Доманин – о криминальной драме про парижский пригород Монфермей
Через полтора века после Гюго подпарижский Монфермей всё так же отталкивающе-узнаваем, разве что вальжаны тут потемнели да жаверы измельчали. За два полудокументальных тренировочных дня носатый полицейский-новичок бессчётное число раз пожалеет, что перевёлся сюда из провинции, а малолетний фанат Килиана Мбаппе получит в лицо из травмата и возродится мессией с чекой в кармане и гранатой в руке. Наступление времён почище режиссёр Ладж Ли видит в революции, превращая неплохую, но так и не услышанную короткометражку в стоминутный сигнал тревоги, который особенно созвучен лету-2020.
Кадр из фильма “Отверженные”
Сюжетных выдумок тут заявлено по минимуму: всё, от украденного у цыган львёнка до ненароком заснятого ментовского беспредела, так или иначе было прожито Ладжем – монфермейцем из Мали – и его окружением, которое он, собственно, и набрал практически на все роли. С 2005 года бегая с камерой наперевес за жандармами и неизменно убеждаясь, что по ту сторону Периферика местные проблемы никому не интересны, француз теперь с помощью крепкой постановки и грамотного продакшена “внезапно” распахивает глаза бледнолицей общественности, а за ними и двери Елисейского дворца.
“Отверженные” работают не только потому, что в них нет натужно страдающей Хэтэуэй, но, в первую очередь, за счёт неманипулятивного реализма. Вместо бравирования наркотой и огнестрелом здесь грусть по нормальной жизни, недостижимой из-за токсичной вседозволенности гетто. Полицейские у Ли так же несчастны и позабыты, как и запуганные ими бедняки-мигранты, – в родных стенах они плачут от презрения к себе и к тому Шестиугольнику, который ещё десятилетием ранее не признавала Диам’с. Хаос законсервированной безысходности вторгается в умы и квартиры, местечковые набобы осыпаются под натиском подростковой жакерии, Франция сжимается до размеров лестничного пролёта и не может дышать…
“Отверженные” работают, в первую очередь, за счёт неманипулятивного реализма. Вместо бравирования наркотой и огнестрелом здесь грусть по нормальной жизни, не достижимой из-за токсичной вседозволенности гетто
“Ой, правда?!” – на голубом глазу возопит Макрон и направит какие-то деньги в помощь кому-то. Канны включат режим овации, радуясь, что у эпохи соцсетей и квадрокоптеров появилась своя “Ненависть”. Оторопевшего Ладжа номинируют на “Оскар”. В сущности, на этом вся революция и закончится. Реющий над Елисейскими полями приговор нации растворится в ковидном воздухе, коктейль Молотова истлеет в руке, и лицемерные пакты останутся в силе. Угнетатели преклонят колени, но лишь чтобы задушить ими свободу, пророком назовут того, кто на глазах у восхищённой толпы обнулит грехи, а Бог привычным жестом отметит на спирали начало нового витка.
