“Дом, который построил Джек” и еще 14 лучших фильмов 2018 года (версия Игоря Нестерова)

Игорь Нестеров вспоминает лучшие фильмы прошлого года

Ностальгическая лента, где один из крупнокалиберных голливудских «аферистов» –  восьмидесятидвухлетний Роберт Редфорд опять берётся за своё излюбленное занятие. Фильм целиком построен на воссоздании классической манеры и жанровой атмосферы плутовского кино сороковых-семидесятых. Насыщенная картинка переносит во времена ретро-телефонов, винтажных шляп и олдскульных авто. Размеренный и спокойный ритм настраивает на нужный лад. Участие Сисси Спейсек, Дэнни Гловера и Тома Уэйтса добавляет теплоты и колорита, а Кейси Аффлек в роли полицейского детектива символизирует преемственность кинопоколений. Фильм о бунтарской творческой душе, нежелании стареть и уходить на покой. Знаменательно, что Редфорд сразу после выхода плёнки Дэвида Лоури поступил ровно наоборот, объявив об окончании актёрской карьеры. Это вовсе не повод сокрушаться, ведь «Старик c пистолетом» –  достойное завершение долгого и славного пути живой кинолегенды.

Маститая, язвительная и умная комедия с социально-политическим подтекстом. Напичкана грудой каламбуров и отменного «чёрного» юмора. Прекрасный образец афроамериканского кинематографического стиля, что и понятно, ведь Спайк Ли – один из его родоначальников. Некоторые опасались, что «Клановец» станет обвинительной речью режиссёра, адресованной белой Америке. Но Ли снял взвешенный и непредвзятый фильм о расизме, продолжающем корчить уродливые рожи в нынешнем веке. За основу взята абсурдная, но реальная полицейская операция по внедрению чёрного копа в крупную ячейку ку-клукс-клана. Постановщик выжимает из этой истории сценарный максимум. Стёб над нынешним порядком вещей сочетается с горестным, но совсем не мстительным взглядом на ксенофобские «подвиги» Америки. Старый-мудрый Ли даёт пример интонации и призывает не к возмездию, а к спокойному разговору о расовой травме и её последствиях.

Бодрый, агрессивный и восхитительно нетолерантный криминальный триллер от режиссёра «Костяного томагавка». Лучшая роль Мэла Гибсона за последнее двадцатилетие. Отменная работа Винса Вона. Гибрид бадди-муви и неонуара, стилизованный под жёсткий боевик из восьмидесятых-девяностых. Этакая новая «Схватка», переложенная на современные реалии, бешено аутентичная и злободневная. Зрелищно поставленные перестрелки, запредельно ублюдочные злодеи, толково написанный сценарий, составленный из множества ярких сюжетных линий и ударных экспромтов. Неожиданно прорисована городская среда американского мегаполиса: улицами правит вражда, насилие и реверс-расизм. Копы бесправны, а преступники – почти боги, ибо творят, что хотят. На этом фоне разыгрывается история ограбления и преследования, где выживает сильнейший. По итогу – изобретательное и задиристое кино, которое вряд ли скоро забудется.

Находчивое сочетание интеллектуального детектива и психологической драмы о трёх разных мироощущениях. Богатый литературный бэкграунд и лиричный саспенс, умело спроецированный на зрителя. Хитрая сюжетная интрига: неопределённость в начале и неразгаданность в конце – ювелирный киноприём, достойный всяческих похвал. Восточное кино, претворяющиеся западным: то ли как дань уважения классикам, то ли для Канн, то ли just for fun. Сложно сконструированные, бережно проработанные и тонко сыгранные типажи. Самое эффектное и слаженное актёрское трио за последние годы. Фильм о широте и узости южнокорейского бытия, деревенской тщете и городской суете, а главное – невозможности до конца понять, принять, тем более познать ближнего своего. Жан-Поль Сартр уверял, что ад – это другие, Ли Чхан Дон полагает, что другие – это terra incognita, растворяющаяся в воздухе и сгорающая от тесного соприкосновения.

Масштабное полотно о том, зачем был нужен полёт на Луну и почему без него хаос шестидесятых перемолол бы Соединённые Штаты в жерновах расового насилия, антивоенных протестов и общенационального кризиса. Добротная драма и на редкость честная реконструкция лунного путешествия без перегибов и ура-патриотической фальши. Здесь даже нет знаменитого американского знамени, обожаемого конспирологами. Талантливое переплетение жизненных коллизий астронавта Нила Армстронга с судьбой экспедиции Аполлон-11. Внушительный саундтрек, наследующий традициям золотого фонда Голливуда и передающий эпический размах события. Кино Дэмьена Шазелла стоит смотреть только на большом экране и только затем, чтобы увидеть, как надо снимать фильмы про начало космической эры. Пафос и слава здесь неразрывно связаны с болью потерь, близостью смерти и пустотой вечности.

На излёте девятого десятка один из старейшин Голливуда решил поведать ещё одну простую историю. Причём на сей раз Клинт Иствуд рассказывает не столько о звёздно-полосатой стране, сколько о себе и своём кино. Опытный иствудовед заметит отсылки к «Мостам округа Мэдисон», «Совершенному миру» и другим не самым известным, но знаковым режиссёрским картинам. Случайный зритель увидит нескучную и энергичную постановку, где крепкая криминальная драма сопровождается нотками ностальгической комедии. Сперва может показаться, что Иствуд немного кокетничает и вставляет аллюзии на своё творчество исключительно ради забавы. Позже становится ясно, что «Наркокурьер» – сеанс режиссёрского самоанализа, полный иронии и личных откровений. Тут есть и автобиографичный семейный разлад, и саркастичный взгляд на собственные кинозаслуги, и символичная передача эстафеты. Превращение цветочника Эрла Стоуна в наркоторговца намекает на извечный соблазн художника делать грязные деньги вместо чистого искусства. Агент ФБР, сыгранный Брэдли Купером, в общении со Стоуном-Иствудом выглядит вовсе не сыщиком-преследователем, а почтительным учеником режиссёра, которому предстоит продолжить его дело. Лейтмотив фильма не бодрое «Goodbye», а печальное «Farewell». Впрочем, Иствуд славится не только завидным творческим долголетием, но и талантом оставаться актуальным: говорить просто о сложном, всегда удивляя, когда удивить особенно нечем. Поэтому после просмотра «Наркокурьера» испытываешь желание, чтобы старина Клинт не покидал мир кинематографа, а, как можно дольше, беседовал с нами своим тихим и вкрадчивым голосом.

«Здесь танцуют, и всё будет хорошо!», – начертал революционный народ на развалинах Бастилии. Это должно было ознаменовать наступление эры свободы, равенства и братства. Спустя 230 лет Гаспар Ноэ добавил к надписи: «Здесь до сих пор танцуют, и всё закончится кошмаром». Фильм «Экстаз» – это апокалиптический подиум, на котором танцуют все. Истерично. Судорожно. Неистово. Толпа разномастной французской молодёжи выделывает брейки и выкручивает пируэты, хаотично дёргается и похотливо извивается. Диалоги лишь о двух вещах: сексе и наркотиках. Рок-н-ролла тут предсказуемо нет. Его пора прошла, так же, как пора сказок про мир, добро и любовь. На дворе время рейва, пошлого инстинкта и отсутствия идеалов. Режиссёр искусно и, как всегда, дерзко рисует общество эпохи перепотребления, точнее говоря, передоза. Герои отчуждены друг от друга и нарочито пусты, их желания – тошнотворно материальны, разговоры банальны, а действия бессмысленны. Единственное, что их объединяет – пляска, напоминающая дикую оргию или шаманский ритуал. Национальный масштаб этого танца символизирует цветовая гамма комнат и залов, триколор за диджейским пультом и мультикультурный состав труппы – своего рода демографический срез французского поколения миллениума. Смешение красок, причёсок, ориентаций и рас вызывают рябь в глазах, музыкальный ряд завораживает, а концентрация оттенков пустоты выводит из равновесия. Мсье Ноэ вызывающе неполиткорректен и по-босховски бесчеловечен, но интонационно безупречен: от его ленты веет ароматом отравленной сангрии и дымом Нотр-Дамского собора.

Давно не случалось, чтобы музыкальное кино настолько точно пронзало исторический нерв и восстанавливало ауру давно ушедшего времени. Фильм Павла Павликовского приятно мелодичен и по-хорошему старомоден. Польско-французско-русская песенная палитра звучит на удивление гармонично и служит ценным украшением и важным элементом сюжета. Плавность фабулы, академичность съемки и подчёркнутая интернациональность безошибочно выдают в режиссёре – киноэрудита и полиглота.  Невзирая на монохром, кино эмоционально красочно и насыщено полутонами. Иоанна Кулинг и Томаш Кот великолепно воплощают любовный дуэт в лучших традициях «Касабланки» и «Римских каникул». Только вот тема картины Павликовского куда более болезненная и серьёзная. Бурный роман между дирижёром Виктором и певицей Зулой наложен на ключевые вехи и миражи 1940-х – 1960-х годов: сталинизм и оттепель, призрак свободы и новые заморозки. Расставания и примирения, побеги и возвращения главных героев, как будто олицетворяют метания польской национальной души среди разных эстетических и политических полюсов. Режиссёр искусно и удачно изображает пограничное состояние своей родины, зажатой между демократичным западом и авторитарным востоком. Настроение «Холодной войны» – печальное, но беззлобное по отношению к тем далёким дням, когда Польша служила оплотом диктатуры пролетариата, а мир был разделён на два лагеря. Видно, что автор и его герои давно простили исторические обиды и не желают сводить счёты. Но помнят о пережитой боли и мужественно несут на себе её отпечаток. «Холодная война» – своего рода манифест, обращённый в прошлое и призывающий хранить память, беречь чувства и отречься от мести.

Страшный сказочник и биограф неаполитанской мафии Маттео Гарроне погрузился в дебри итальянских трущоб. Цель этого погружения – перенести на экран и по-новому истолковать реальное событие из криминальных архивов Италии. Главный герой «Догмэна» – собачий парикмахер Марчелло, человек даже не маленький, а ничтожный. Его внешность, манеры и ужимки эту ничтожность всячески подчёркивают и выдвигают на передний план. Режиссёр с коварством доктора Ламброзо проводит Марчелло через психоэмоциональные испытания, которые полностью изменят его характер и заставят совершать действия, ранее для него абсолютно не мыслимые. Медитативный стиль, неповторимые южно-апеннинские пейзажи и мастерство оператора волшебным образом втягивают в этот странный, мещанский и жестокий мир, в котором каждый обитатель – важная сюжетная единица. Фактурный игровой ансамбль во главе с бывшим римским охранником Марчелло Фонте, лучшим киноактёром 2018-го года, придаёт зрелищу оттенков сверхреализма. Забавные параллели между поведением людей и повадками собак усиливают ощущение «зоологичности» происходящего, где любое преступное деяние продиктовано вовсе не разумом, а инстинктом. Не менее интересно, что из-под маски брутальной психологической драмы выглядывает переложенный на современный лад миф о Давиде и Голиафе. Режиссёр сталкивает разных по телосложению и темпераменту героев, холеричного гиганта Симонэ и задохлика-тихоню Марчелло, ради доказательства древней, но нестареющей истины: малый человек способен на большой поступок. Поэтому «Догмэн» – талантливое кино о преодолении себя, своих страхов, комплексов и слабостей.

Шероховатый, сыроватый, довольно дилетантский, но тем и прекрасный кинопортрет музыкальной эпохи. Российский кинематограф ещё не рождал художественного фильма, который бы столь органично по форме и содержанию зеркалил пафос и трагизм, разгильдяйство и самоотдачу, вторичность и святость отечественного рока. Демиурги ленинградского рок-клуба, Виктор Цой и Майк Науменко, предстают живыми людьми, а не рыцарями с гитарами, какими их все привыкли вспоминать. На подпевке дежурят статный «бард» Борис Гребенщиков и безбашенный панк Андрей Панов, обозначающие два направления развития рок-движения. Удачные камео добавляют подтекстов. Лейтмотивный любовный треугольник служит хорошим подспорьем для разворачивания многопланового и разветвлённого сюжета. Главные стилевые находки режиссёра Кирилла Серебренникова и продюсера саундтрека Ромы Зверя – артовые мини-клипы, положенные на классические композиции западного нью-вейва – от полузабытого «Psycho Killer» группы «Talking Heads» до «The Passenger» незабвенного Игги Попа. Музыкальную эклектику «Лета» дополняют незаезженные треки «Кино» и «Зоопарка». Но важнее всего, что создателям фильма удаётся воспроизвести время в мельчайших деталях и передать суть крупного творческого явления. Картина Серебренникова не героизирует и не воспевает рок-авангард, как «Рок» Алексея Учителя или «Раньше было другое время» Алексея Балабанова. Взамен «Лето» представляет нашу рок-музыку как нечто незавершённое и перебитое на полуслове. Ведь неслучайно почти все звучащие в фильме песни прерываются и не доигрываются до конца. Несмотря на злую судьбу, именно фатальная недосказанность русского рока – залог его популярности и надежды на второе дыхание или даже вторую жизнь. Серебренниковская команда смогла рассказать об этом деликатно, внимательно и метафорично.

Как часто говорят итальянцы, каждый раз, когда Сильвио Берлускони улыбается, один из ангелов заболевает гонореей. Примерно эта мысль звучит рефреном последней работы Паоло Соррентино, который, по собственному признанию, старается запечатлеть вульгарность красоты и красоту вульгарности. «Лоро» на два с половиной часа превращает зрителя в вуайериста, вызывая чувство, будто подглядываешь за порно-вечеринкой с известным политиком, но вместо порно здесь глянцевая пустота кадра, похабные персонажи и буйство полуголой плоти. Наблюдать за похождениями развратного премьера и его эскорта всё равно, что блуждать по фешенебельному залу, где кучка живописных подонков свинячат, гуляют и кутят в духе «Волка с Уолл-стрит». Однако мир «Лоро» – это не молодая биржевая империя, а царство морщин и силикона. Тут пахнет старостью и кремом для зубных протезов, несмотря на то, что с неба падает экстази, а рядом шумит морской прибой. Создатель «Молодого папы» и «Великой красоты» долго любовался прелестью гедонизма и лёгкостью бытия, но «Лоро» подводит под этим черту и завершает большой этап режиссёрского творчества. Соррентино изящно смывает блестящий макияж эпохи нулевых. Эта эпоха – вовсе не новое барокко, как считают некоторые, а кичливый и убогий недоупадок. Не тонкий декаданс, а плоская дегенерация. Постановщик уверен: шик, лоск и кайф – никчемные фантомы, если духовные ценности изгажены, верить не во что, а отец отечества – всего лишь ботоксный жулик, давно всем осточертевший, но намертво вцепившийся во власть. И ничего, что эпикуреец Соррентино надевает доспехи Дон Кихота. Не так уж редко донкихоты оказываются правы.

Доподлинно неизвестно, что заставило Йоргоса Лантимоса перейти с психоделических триллеров к историческим экспериментам, но перемена явно пошла на пользу, как самому режиссёру, так и его творческим поискам. Нет больших сомнений, что «Фаворитка» – квазиисторическая картина, в которой фарс постоянно одерживает победу над фактом, а муза Талия норовит сорвать платье с музы Клио. Калибруя собственный стиль, Лантимос то сочиняет занятные оммажи кубриковскому «Барри Линдону» (1975), то препарирует омерзительно прекрасное кинобарокко Питера Гринуэя. Однако это нельзя назвать эпигонством, скорее, ироничной шарадой. Лесбийский эпатаж фемининного XVIII столетия просвечивает сквозь кадры. Пышные наряды и ролевые игры придворных подчёркивают порочную красоту и куртуазную пошлость эпохи. Женоподобные джентльмены и андрогинные дамы отталкивают и притягивают, возмущают и очаровывают. Красочный дуализм фильма (борьба двух соперниц и двух партий, чередование двух цветов, чёрного и белого) передаётся, как на уровне смыслов, так и на уровне эстетики. Полотно Лантимоса отражает галантный век, словно зеркало, покрытое патиной. За позолоченным великолепием – мир лукавого бесстыдства, за образом капризной королевы – больная вдова, побитая судьбой и утомлённая короной, за монаршими забавами – одиночество власти, которая ищет, но не может найти островок доверия в океане интриг.

Кареты скрепят колёсами, потоки людей скользят вдоль улиц и скверов, трамваи и авто врываются в лошадиное царство, где-то вдали звучит чардаш и слышится Ференц Лист. Прекрасная эпоха течёт размеренно и безмятежно, пока модистка Ирис Лейтер, главная героиня и наш сталкер по шляпно-жилетному Будапешту, не начинает падать в кроличью нору. После технически новаторской, но сюжетно вторичной концлагерной фрески «Сын Саула» (2015) оскароносец Ласло Немеш решил нырнуть глубже в исторический омут и посвятил новую работу европейскому концу времён. Экзотичная манера венгерского режиссёра – блуждающая камера, следующая за ключевым героем и показывающая реальность его глазами, переносит в тщательно воссозданный мир начала прошлого века, позволяет впитать его звуки и образы. Фабула напоминает загадочно-кошмарный сон, где пируют аристократы и бесчинствуют анархисты, строятся заговоры и разоблачаются тайны венского двора. Здесь проносится бессчётная вереница тревожных и зловещих символов, ярких лиц и бледных ликов, правдивых и ложных знаков. Юная Ирис, словно сомнамбула, мечется между людьми и локациями, чтобы найти своё прошлое и обрести будущее. Фильм аккуратно раскладывает материю истории и доказывает, что невозможно предугадать движение цайтгайста и различить все ноты национальной рапсодии. Внешний блеск эпохи может утаивать от взглядов её червивое нутро: стены элегантного дома мод – прятать элитный бордель, а изящная дамская шляпка – скрывать очередного герострата. Поэтому смена декораций настолько же случайна, насколько неминуема. Сегодня – балы, красавицы, лакеи, юнкера. Завтра – окопы, грязь, израненные солдаты и рокот мировой войны.

Переснимать классику, пусть даже не в виде дословного римейка, а в манере постмодернистской притчи – дело опасное и зачастую напрасное. Фанаты оригинала непременно обвинят в вандализме, критика растопчет, а широкая публика не поймёт. Замахиваясь на святыню Дарио Ардженто, его соотечественник Лука Гуаданьино шёл на осознанный риск ради воплощения давней мечты, но создал не современную обработку легендарного джалло, а своё собственное кино. Общего между «Суспирией» 1977-го и «Суспирией» 2018-го года немного: название, имена персонажей и некоторые отголоски сюжета. Два режиссёра расходятся в главном. Фильм Ардженто – сугубо жанровая картина, Гуаданьино же породил мутанта: наполнил костюмный ужастик элементами исторической фантасмагории и танцевальной феерии. На выходе получился диковинный арт-объект, которому сложно подобрать аналоги. Здесь срабатывает практически всё: типажи актрис, пугающий антураж, детективная атмосфера, музыка Тома Йорка и хореография танца. Грим от двукратного обладателя «Оскара» Марка Кулье («Кэндимэн», «Гарри Поттер», «Отель «Гранд-Будапешт») усиливает зрелищный эффект и красоту стиля. Но стиль играет пусть особенную, но второстепенную роль. Самое важное, что лента Гуаданьино – экспериментальна, иносказательна и многогранна. Ведь режиссёр один из очень немногих, кто языком «низкого» жанра рассуждает о высоком, не опускаясь до кровавого безвкусия и не теряя сути. Создатели «Суспирии» представляют историю – мистической стихией и по-юнговски смотрят на главную угрозу нашей цивилизации, зажатой между бестиальностью и гуманностью, травмой Второй мировой и подсознательной тягой к Третьей. Ведьминский ковен и кабинет психоаналитика существуют в раздвоенном пространстве разделённого Берлина на пике Холодной войны и воплощают противоборство хаоса и гармонии, рацио и иррацио. Единственное, что спасает этот мир от, казалось бы, неминуемой бойни – сохранение памяти о жертвах минувших дней. Сьюзи Бэннион спасает доктора Клемперера и очищает шабаш от скверны только оттого, что homo sapiens слегка исправился: научился рефлексировать, оплакивать старые потери и противиться новому злу. Это значит, что человечество пока не утратило права наследовать Землю без грандиозных побоищ и массовых кровопролитий.

Искать объяснения киноработам великого комбинатора Ларса фон Триера – всё равно, что разгадывать логические ребусы, не имеющие верного решения, или искать шарики, спрятанные непревзойдённым напёрсточником. Как нередко бывает с фильмами датчанина, «Джек» – это тест Роршаха. Пристально вглядевшись, тут можно найти всё, что угодно: от психоанализа серийного убийцы до триеровской амбулаторной карты, от извращённой гиньольной фантазии до исповеди большого режиссёра, от фрейдистского продолжения «Нимфоманки» до размышления о крахе патриархата. Одним почудится кровожадный слэшер, вторым привидится философская драма, третьим померещится 150-минутный сеанс троллинга. Прелесть «Джека» в том, что здесь всё вместе и ничего в отдельности. Джек убивает и созидает. Ведь всякий изощрённый маньяк – немного художник, а всякий одарённый художник – отчасти маньяк. Каждая расправа Джека раздвигает новые рамки дозволенного, пересекает одну красную черту за другой. Ведь любой истинный творец норовит нарушить запреты и сломать каноны. Наконец, Джек меняет личины (коммивояжёр, семьянин, охотник, любовник), сооружает дом на лоне природы, беседуя о вечном с Вергилием – посредником между царством смертных и пространством за его пределами. Ведь Джек – человек, созданный по образу и подобию Бога. Цель человеческого бытия – оставить свой след на Земле, иными словами, совершить творческий акт. Вот и выходит, что Триер снял фильм не столько о маньяке или художнике, сколько о человеке в самом широком смысле. Пытаясь построить свой идеальный мир, человек сменил множество масок, совершил море злодеяний и сложил гору из трупов. Одержимый творческими амбициями человек шёл по пути неслыханного насилия и стоял на грани самоистребления, но никогда не удовлетворялся результатом усилий, продолжая вести себя по-прежнему. За это искусство оставаться человеком неизбежно предстоит ответить: Джеку, Ларсу фон Триеру и нам всем.