“Том на ферме”, 2013
Навзрыд подпевая сентиментальной песенке Леграна, Том едет на ферму. Сегодня часть его умерла, и эту часть нужно похоронить. Растерянный молодой человек весьма пижонистого вида входит в деревенский дом, где его встречают безутешная женщина и неотесанный, но вполне привлекательный в своей нарочитой брутальности мужлан – мать и брат бойфренда Тома. Все бы ничего, но Агата и не подозревает о нетрадиционной сексуальной ориентации погибшего сына, а Франсис любыми способами намерен эту тайну сохранить. Так боль, которую самое время выплеснуть наружу, вынуждена копиться внутри. Так Том, которому впору вернуться в привычную городскую жизнь, оказывается не в силах покинуть это странное место.
Конечно, «Том на ферме» лишь в самой малой степени рассказывает о противостоянии города и провинции. Скорее, в смысле куда как более широком, иллюстрирует мировоззренческий раскол в обществе. В среде успешных рекламщиков, может, ни у кого и не вызывают удивления и неприятия гомосексуальные отношения, но стоит сделать лишь один шаг в сторону, за пределы своего привычного окружения, и, казалось бы, давно понятные тебе и принятые тобой вещи вызывают отторжение, отвращение и страх. Уединенная ферма – хороший символ царящего ханжества. Так легко поверить, что именно здесь можно найти что-то настоящее: спокойствие, умиротворение, близость природе, но на поверку все оказывается ширмой лжи и лицемерия. Долан продолжает, с одной стороны, исследовать тему инаковости, самоидентификации и нахождения гармонии с собой, но в «Томе на ферме» это оказывается не самым главным.
А главным, как ни странно, оказывается то, как неожиданно мастерски режиссер играет с жанром, как умело нагнетает мрачную тревожную атмосферу, постепенно наполняющую клаустрофобное пространство фильма. То, как обычная ферма в провинции Квебека превращается в сомнамбулический лабиринт, из которого невозможно выбраться. Долан запускает механизмы доминирования и подчинения, запретных желаний и подавленных влечений. Фильм пропитан нездоровой сексуальностью, патологичность которой отнюдь не делает его менее волнующим. Кино это должно было появиться ради одного только танго в коровнике, во время которого оказывается, что двое перепачканных телячьей кровью мужчин, обсуждающих во время танца как бы мамочке лучше так умереть, чтобы в дом призрения не угодить, могут быть чувственными. И вот это ощущение безысходности, зажатости в тисках условностей, смешанное с эротизмом становится в фильме определяющим. Будто на твоем собственном горле сжимаются чьи-то сильные руки, но, задыхаясь, ты испытываешь странное возбуждение.
А еще есть боль утраты. Про нее говорят почему-то мало, если говорят вообще. Но на той самой салфетке, по которой в начале фильма Том выводит кисточкой: «Сегодня часть меня умерла», – он продолжает писать, – «Все, что я могу сделать без тебя, это заменить тебя». Конечно, это не так интересно, как изучение стокгольмского синдрома или оммажей Хичкоку, но все же любопытно. Герой, не имеющий возможности выплакать свое горе, начинает носить вещи умершего, его парфюм, всерьез подумывает о том, чтобы остаться в его доме с его семьей. Боль оборачивается бегством в нездоровые, но сильные эмоции. Эмоции на грани безумия. Безумно и страшно выглядит то, как чистенький городской мальчик все больше начинает смахивать на соломенное пугало. Будто, вот-вот, раскинув руки, застынет навечно посреди мертвого засохшего поля. В октябре, когда кукуруза острая, как бритва.
AlteraPars: рецензия Антона Фомочкина
[/fusion_text][/fusion_builder_column][/fusion_builder_row][/fusion_builder_container]
