Пандемия
Елена, 2011
Как-то раз привиделось, что Москва — пухлая, одинокая, воющая на луну волчица, которая кормит своих щенят жирным, сочащимся из сосков молоком. Щенки быстро растут, но не насыщаются, лишь клыки остреют, лапы крепнут, слюни из пасти ручьями льются на землю. Спустя какое-то время голодные твари отлипают от материнской груди и принимаются рыскать в поисках добычи. Они разрывают всё вокруг — людей, улицы, дома, киоски и авто. Когда ничего не остаётся, хищники начинают вгрызаться в глотки друг друга, норовя перекусить артерии. Волчица же продолжает протяжно выть и тупо смотреть на детёнышей. Недавно посетила мысль, что третья полнометражная работа Андрея Звягинцева — столичный антигимн, реверсный вариант песни Олега Газманова про купола и колокола. Стихия крупнейшего в Восточной Европе мегаполиса — особая кинематографическая субстанция, и в «Елене» её негативный отталкивающий образ работает на общий замысел. Строения смотрятся, словно огромные зиккураты, высасывающие энергию из своих обитателей. Loft-спортзалы, расквартированные в бывших императорских заводах, выглядят, будто фабрики по производству мнимо здоровых мужчин (помянем Турчинского) и женщин-тренажёров. Интерьеры элитных квартир — зеркальные отражения столичных улиц: есть помпа, но нет уюта. Помнится, Звягинцев жаловался, что для него остро стояла проблема найти подходящего актёра преклонного возраста на роль бойкого старца и хозяина жизни Владимира — этакого купца первой гильдии. Все пожилые претенденты, пришедшие на пробы, запомнились режиссёру потухшими лицами и погасшими глазами, которые обыкновенно бывают у людей, порядком измочаленных и обманутых судьбой. Андрей Смирнов оказался штучным экземпляром, только подтверждающим и усиливающим правило.
В центре внимания, как ни странно, вновь оказывается тот самый пресловутый квартирный вопрос, пропущенный через призму времён. Отмазать на халяву внука от армии, дабы продолжал валяться на печи, получить терем расписной да ларец златой в придачу, чем не скомканное и чуток прозаичное воплощение сказочной русско-народной мечты? Только вот беда — с неба такое добро не падает, придётся немного поднапрячься и перешагнуть через ещё не остывший труп. Приятного мало, но цель оправдывает средства. А что же Бог? А Бог всегда простит. Возможно, поначалу слегка попугает мёртвыми конями, отключением света и подростковой дракой, но в конечном счёте примет китайскую свечку в качестве извинения, смилуется и, быть может, благословит. Только вот возникает ещё один детский вопрос, зачем это всё? Вероятно только лишь затем, чтобы смотреть по утрам «Малахов+», а по вечерам «Пусть говорят» с тем Малаховым, что помоложе и поволосатее. Чтобы резаться днями в игрушки на плейстейшн, хлестать пиво, растить пузо и плевать с балкона на гастарбайтеров, которые хоть как-то оправдывают своё существование подметанием улиц и постройкой домов. «Нашествие варваров» — так звучало рабочее название фильма. Выходит, что современные гунны, хазары и печенеги, по Звягинцеву, это вовсе не бесправные закавказские рабы и прорабы, а агрессивные полуграмотные славянские массы, ведомые яростью благородной и святой верой в собственную значимость. Их единственная сила — семья, их единственное оправдание — потомство, их единственная цель — потребление.
Однако парадокс ещё и в том, что Москва-кормилица накопила в своём чреве столько излишков, что не в силах всё потратить даже в несколько старательных присестов. Видно невооруженным глазом, что для елениного семейства квартира Владимира оказывается непропорционально огромной, а сами домочадцы на фоне роскошной мебели и техники смотрятся инородными телами. Каким, должно быть, безудержным даром грести всё под себя обладал её бывший владелец, но так и не успел толком насладиться пышной старостью. В этом, пожалуй, сокрыт ещё один режиссёрский намёк на бессмысленность стяжательства и всякого рода накопительства. Местами чудится, что вот-вот раздастся суровый бас Басилашвили-Воланда, напоминающий про внезапную смертность гомо сапиенсов. Но, если бы даже режиссёр провернул такой трюк, то вряд ли бы мы все стали по-другому мыслить, по-другому мечтать и другого желать. Ведь все мы — наивные заложники очередной бисквитной утопии, адепты которой то и дело подкрадываются откуда-то сзади и шепчут на ушко: «Обогащайся. Питайся. Наслаждайся». И в этом смысле Звягинцев выбрал более, чем подходящее название для своего доброго и человеколюбивого фильма. Хотя мог бы с таким же успехом назвать картину «Екатерина», «Анна» или «Татьяна». Мог бы сделать Владимира — женщиной-миллионершей, а Елену — медбратом-содержанцем и заменить заглавие на «Алексей», «Александр» или «Евгений». А мог бы, недолго думая, окрестить своё детище «Обитель зла: Вырождение», тем самым выписав нам справку о полной и абсолютной невменяемости. Но Звягинцев — гуманист, каких мало. Именно поэтому он так делать не стал. И снял «Левиафан».
