Идеалы Бориса Акунина и Три лика Эраста Фандорина
Армен Абрамян об экранизациях Бориса Акунина
Борис Акунин на днях сообщил о заключении контракта с одним из британских телеканалов на экранизации детективно-приключенческого цикла о приключениях Эраста Петровича Фандорина. Того и гляди, новый проект заставит биться в корчах от зависти съёмочную команду «Шерлока». Всё возможно. Дай бог писателю удачи в этом светлом «заграничном» начинании. А что? Раз отечественные фильмоделы стоят в сторонке, пусть другие постараются. Писатель вообще здорово продешевил в своём сотрудничестве с кинематографом. Ему изначально следовало придержать продажу прав и ответить на предложение тех, кто имел бы способности, ресурсы и желание сотворить коммерческую франшизу или сериал, не ориентированный исключительно на национальный рынок. Фундамент для этого имеется. Но случилось так, как случилось. На сегодняшний день мы имеем «счастье» созерцать всего три переработанных для кино романа из многотомной серии и аж целых троих Фандориных в трёх разношёрстных фильмах различной степени посредственности. И все три проекта, несмотря на стилистическую разноголосицу, созданы при участии Первого канала и студии Никиты Михалкова ТриТэ.
Борис Акунин
При всей кажущейся кинематографичности фандоринского цикла, самым слабым местом при переплавке литературы в сценарий оказывается, как это ни странно, именно главный герой. При его создании писатель будто имел на заметке антипод Джеймса Бонда, но переборщил с вымарыванием внешнего, оставив исключительно внутреннее, невидимое. Фандорин много размышляет, о многом умалчивает, бесконечно дедуктирует и в большей части сюжета обитает в тени. Планшет резонёра с готовыми заранее ответами на вопросы, готовыми эмоциональными реакциями и статичным миросозерцанием. Как только неизбывное горе в финале первого романа опалило сединой ему виски, Эраст Петрович взрастил в себе «статую командора» и высшим своим предназначением почёл от означенной статуйности не отступать. Он как персонаж не интересен, одинаков, в кульминационных поворотах чаще исполняет роль бога из машины, чем непосредственного участника этих событий. Он в своей литературной вселенной и есть, в общем-то, бог, со своей схематичной и идеалистичной личностной мифологией и бульварно-романтическим биографическим бэкграундом: был папаша – да промотался и помер; была любовь да взорвалась; в азартные игры везёт да играть не тянет; все бабы любят, а его одолевает скука. Живуч, к тому же. Но всё это фоном, в немногочисленных отрезках, без прямой речи и диалогов. О нём (как о боге) и не вспоминают, не воспринимают его всерьёз, пока всемогущий Эразм всех не разоблачит. И это показательно: как такую моль двуногую заметить или серьёзно воспринять, возможно? Неудивительно, что в киносценариях ему придумывают действенные приключения, дабы герой хоть как-то выглядел живчиком и…был героем. Это в книжках можно быть статуей командора и слыть хорошим человеком, а в жанровом динамичном фильме хорошему человеку надобно ручками и ножками посучить и рот открывать в те моменты, когда достаточно было бы в ином формате промолчать. Таковы данности литературной вселенной и их как раз было бы интересно перерабатывать для скрипта. Но с имеющимися экранизациями возникает неожиданная проблема другого свойства: в них напрочь выхолощена амбивалентность конфликта протагониста и антагониста. Вместо многокрасочного поединка, мы имеем бинарное наложение кислого на горькое, ибо назвать сладким не получится ни пассивную сторону Эраста ни чересчур активную его вражин. Ведь в книгах Фандорин побеждает злодеев, когда уже слишком поздно, и всегда оказывается перед дилеммой: а стоило ли их разоблачать и такие ли уж они злодеи, учитывая, что антагонисты у Акунина («злого человека») исконно сверхчеловеческие существа, магнетизму коих порой трудно сопротивляться, а Фандорин как антитеза им – сугубо на раболепном верноподданническом контрасте благородного служаки. И в этом столкновении и происходит основная концептуальная затейка. Получается, Эраст Петрович – воплощение системы, которая тормозит неизбежный прогресс, достающейся большой кровью. По сути, акунинские беллетристичные изыскания – это утопии мечтательного писателя, стремящегося историю не переписать, но откорректировать.
Азазель (2002)
Илья Носков
Беспомощная и жалкая поделка. Смотреть без смеха (или без слёз) сей опус весьма затруднительно. Имеет несколько монтажных релизов сериального толка: один другого хуже. Александр Адабашьян не включает эту работу в свой послужной список, поясняя, что это всецело «изделие первого канала», а сам он был на съёмочной площадке скорее администратором, чем режиссёром-постановщиком. Оно и видно. И это несмотря на самого Акунина в качестве сценариста, на великого оператора Лебешева, на недурственный актёрский состав за исключением некоторых совершенно кошмарных неуместных исполнителей. Например, надо очень постараться, чтобы признать в Ларисе Борушко красавицу-обольстительницу Амалию Бежецкую. Но главный мискаст за самим Эрастом Петровичем. Фандорин образца «Азазели», конечно, сильно отличен от себя любимого в дальнейших романах. Здесь он, что называется, до морального слома, но всё же, всё же, всё же… Илья Носков не чувствует неловкую восторженность своего персонажа и путает юношескую наивность с дуростью. Носков слишком напоминает Сергея Безрукова начала его актёрской поры и периода всякого натужного мыла вроде «Развязки петербургских тайн». Особенно это заметно в общих сценах Носкова с самим Безруковым (отлично вписавшимся в образ Бриллинга), который уже далеко не мальчик-колокольчик, а без пяти минут Саша Белый. Что интересно, в аудиоспектакле этого романа Акунина, Безруков озвучивает главную партию и озвучивает замечательно.
Турецкий гамбит (2005)
Егор Бероев
Из трёх имеющихся экранизаций «Турецкий Гамбит» наиболее далеко ушёл от первоосновы, вплоть до изменения личности антагониста, но именно это кино лучшее на сегодняшний день из того, что сделано «по Акунину». Да и сам по себе «Гамбит» – наиболее удачный из высокобюджетных проектов российского мейнстрима. Егор Беров, соответственно, лучший Фандорин. И заикается он куда естественнее, чем манерный Меньшиков. Книжная интеллектуальная шарада, в которой Эраст Петрович больше похож на меланхоличного особиста, вынюхивающего и высматривающего «недругов», стал полноценным приключенческим боевиком с массой трюков и батальных сцен, а сам Фандорин приблизился к полноценному статусу боевой единицы. Анвар-эфенди из романа, отдающий на откуп родную Турцию лишь бы изничтожить варварскую Россию, куда сложнее и трагичнее в книге, чем фильме, где цена шахматной метафоры стала много дешевле. Тонкий манипулятор и великий стратег низвергнулся до гротескной маньячины в лучших традициях опереточных злыдней с недобрыми глазками и утробным смешком, каких мы могли часто замечать в фильмах с Ван Даммом и Боло Йенгом. Финальная, специально написанная для кино, драка Эраста и Анвара сделана, в принципе, в соответственном ширпотребном стиле. Тем не менее, на свой манер, кино гармоничное. Безликий прожектёр Джаник Файзиев умыл двух художников: Адабашьяна и Янковского. Возможно, именно потому и умыл, что прожектёр, продюсер, коммерсант и чхать ему на всякие там идеологические и эстетические изыски, главное срубить бабла. Ведь Акунин также, положа руку на сердце, больше прожектер и стилизатор, нежели неповторимый автор-творец: «он, если угодно, декоратор — знает, как устроен текст и манипулирует впечатлением» (Глеб Тимофеев). А манипуляции по гамбургскому счёту платить не способны.
Статский советник (2005)
Олег Меньшиков
Если «Азазель» просто была плоха как предмет искусства, а «Турецкий гамбит» был плох как экранизация, то со «Статским советником» ситуация чуть сложнее. Тут налицо профанация и подличанье. Каково, интересно, было вполне приличному режиссёру Филиппу Янковскому на съёмочной площадке быть марионеткой у самого Бесогона? Имя режиссёра стоит где-то в середине начальных титров, а заключительным (самым почётным) грифом светится уникальная должность «генеральный продюсер и художественный руководитель Никита Михалков». И действительно, по стилистике в «Советнике» не признать автора «Каменной башки» и «Меченосца», зато сибирская цирюльщина лезет изо всех щелей. Скромность никогда не была отличительной чертой Никиты Сергеевича, но здесь уже перехлёст перехлёстов. Михалков сыграл Михалкова, окончательно слившегося в зрительском восприятии со своим разнузданным кинообликом самодовольного куркуля с барскими замашками. Хорошо, к слову, сыграл. Почти как в «Жестоком романсе”. Только на кой ляд нам сдалась амбициозная версия Паратова в тройственном противостоянии революционера Грина, чиновника особых поручений Фандорина и вице-директора полицейского департамента Пожарского?
Фильм существует в двух версиях. Прокатная далека от идеала, но дерганый монтаж, сценарные ямы и выспренная недоразвитость нарратива придали продукту некое даже своеобразие. Однако в расширенном варианте для телепоказов творится сущий идеологический ад. Спасительная недосказанность нивелирована, художественная иллюстративность выпячена. Особого внимания заслуживает «отсебятнический» спич на десять минут почти в самом финале, где хитромудрый персонаж Михалкова внезапно превращается в доморощенного просветителя и использует съёмочную площадку как трибуну, а Меньшикова-Фандорина держит за замшелого суфлёра. Олег Меньшиков, разумеется, куда лучше подошёл бы на роль Пожарского. Фандорин в его исполнении никакой. Если Носков спутал наивность с глупостью, то Меньшиков опытность с возрастом, воплощая скучающего пожившего господина, при том что сценарием ему напридумывано много всякого удальского и молодецкого. Однако пианист вновь не виноват: что дали, то и играет, а играть ему совершенно нечего. В этом, наверняка, определённый расчёт худрука постановки. Михалкову (здесь он солидаризируется в полном соответствии со своим книжным прообразом) и не нужны конкуренты, перетягивающие одеяло на себя.
Писатель с лёгкостью позволяет делать из своих текстов всё, что вздумается киношникам, и сам же принимает участие в переработках, а в интервью расхваливает своих соратников из кинематографического цеха. Зачем?
Князь Пожарский в романе «Статский советник» – молодой, цельный социопат и подонок, для которого прогрессистская риторика – исключительно самооправдательное успокоение для сантиментальных диспутов с оппонентами. Хотя мы-то знаем, что Пожарский чужд всякой сентиментальности, поэтому сам он себя не обманывает и врёт ради пыли в глаза и эффектности словес, шокируя оригинальными взглядами собеседников, ловя их растерянность, узнавая их помыслы и натуру. Только и всего. Кого же мы видим в фильме в образе Пожарского? Пожилое потрёпанное пугало (да простит нас Никита Сергеевич), имеющее отдалённое сходство с изначальным портретом. Коронная фраза Пожарского «Я себя, в отличии от Вас, Эраст Петрович, от России не отделяю» звучит в романе злой издёвкой в пику коронному фандоринскому: «Вечная беда России. Всё в ней перепутано. Добро защищают дураки и мерзавцы, злу служат мученики и герои». Михалков (не в первый раз) дал мастер-класс юридической уловки, показав как можно обставить авторский текст с одним смыслом так, чтобы он имел смысл совершенно противоположный. Дело не только в изменённом, дописанном финале, в котором врождённое благородство Эраста Петровича оказывается именно что либеральным чистоплюйством. Дело и в смене подписи анонима. Сардоническое «ТГ» («Означает “третий радующийся”, по-латыни “терциус гауденс”. Смысл шутки, я надеюсь, понятен? Полиция истребляет вас, вы истребляете тех, кто мне мешает, а я смотрю на ваши забавы и радуюсь. По-моему, остроумно») из романа, выдающее подлую натуру манипулятора-пересмешника, превратилось в нейтральное «СДД» («Сожрите друг друга): И во всём остальном, и во всём прочем, отличный увлекательный детектив переделали в морализаторское орудие пропаганды. И ведь не кто-нибудь переделывал, а сам Григорий Шалвович.
В своё время многие с удивлением узнали, что признанный японист, переводчик и серьёзный литератор Григорий Чхартишвили, оказывается, ещё и популярный беллетрист Борис Акунин. А затем уже удивил и новоявленный автор развлекательных повестей, обострившийся общественно-политической деятельностью, да ещё и оппозиционного свойства. Но эта артистичность закономерна, даже логична. Акунин словно продолжает свою «нескучную игру», развивая стилистическое мастерство, но уже на территории не литературной, совмещая (точнее, пытаясь совместить) в себе благородно-флегматичное начало Фандорина и энергичный запал и смелость его книжных оппонентов, помыслы коих не лишены смысла и отчасти пользы, но методы – губительны и ужасны.
Смущает другое. Писатель с лёгкостью позволяет делать из своих текстов всё, что вздумается киношникам, и сам же принимает участие в переработках, а в интервью расхваливает своих соратников из кинематографического цеха. Зачем? Другой новоявленный комичный «борец с режимом» Ксюша Собчак в таких случаях обычно разводит руками и задушевно щебечет интервьюируемому (в точном соответствии правилу демагога): «вы же умный человек, неужели вы не понимаете…» и т.д. Акунин как раз таки всё понимает. Просто получается, ему это несущественно, плюнуть и растереть. При чтении кажется, что многие не очень удобные, но здравые суждения о прошлом и будущем России для него важны, а оказывается… не так уж и важны. Это нечестно как по отношению к себе как творцу, так и по отношению к читателю. Автор создаёт значительный образ Положительного Героя, взращивает его и наделяет многими личными чертами, а потом приносит в жертву тем самым реакционным «самодержавным псам» (которым кроваво даёт «уроки» эсер Грин) вроде Никиты Сергеевича или Константина Львовича, прогибаясь под все бесчисленные идеологические правки. Ладно бы жил вне общественно-политической жизни, продавал права на экранизации и умывал руки, но нет же, сам возится в этом сомнительном вареве, сам ставит свою подпись под киношной крамолой. Речь ведь не о неизбежных сокращениях, не о корректировке магистральной идеи. Дело в переиначивании замысла с точностью до наоборот. Чем не предательство собственной высокой гуманистической идеи? А может, и идеи никакой нет, а есть только бизнес? Игра в стиль ради одного стилизаторства. А может, и ходки на Болотную под эгидой «Путин должен уйти» – это не гражданская позиция, а творческая потеха, акция хамелеона? Неужто, в фандоринскую «невмешательскую» честь не верит и сам автор, почитая оную несбывшейся мечтой утописта…
Поживём – увидим, как будут развиваться события дальше. В какие новые идеалистические дебри занесёт Бориса Акунина на поприще общественного деятеля и на алтарь каких идеалов он принесёт свой писательский идеализм. Впрочем, если Эраст Петрович обретёт экранное воплощение аглицкого джентльмена и будет сверхуспешен, то идеологические трансформации Акунина уже не будут иметь никакого значения для истории. Злой человек перестанет быть злым и перестанет быть человеком. Он станет мифом. Таким же, как Эраст Фандорин.
