Я была дома, но… (Ich war zuhause, aber), 2019, Ангела Шанелек
Полина Глухова – о фильме Ангелы Шанелек, показанном в рамках Московского международного кинофестиваля
«Мне интересны люди, я не терапевт»
ost Я была дома, но…
Холодный взгляд фиксирует жизнь Астрид. Отправное для истории событие случается как бы незаметно (люди незаметно покидают этот мир). Старший сын Астрид пропадает, но мы не видим его поисков- он тут же возвращается назад. Но возвращается он с каким-то новым знанием – теперь он Гамлет, пророк-лицедей для сверстников, принц всех принцев и принцесс. Астрид, очевидно, устала жить. Ей на всё наспать.
Устала от детей, удовлетворения не приносит ни молодой любовник-нордид (муж Астрид умер пару лет назад), ни выполненные дела (покупка велосипеда для сына оборачивается очередной раздражающей неудачей). Ласковые, всепрощающие прикосновения детских ладошек к её нервическому телу –делают ещё хуже. У старшего сына случается заражение крови, кажется, будто от проникновения в его организм взросления и отравляющей хандры.
Иллюстрация Полины Глуховой
В какой-то момент женщина хочет только одного – прильнуть к земле, к могиле мужа, устроить себе тайное свидание при луне, полежать на его груди (на мокрой ночной траве).
Как в жизни, незаметно, это перетекает в рифму с молодой парой. Парень и девушка смотрят на луну, но уже на картине в музее. Девушка настаивает: она осознала, что , НАВЕРНОЕ, любит своего суженого, однако миссия не в этом. Не в детях, которые, очевидно, цветы жизни.
В диалоге на фоне берлинской заурядной стены, между Астрид и случайным театральным режиссёром, автор и есть та самая проходная стена. На ней пишутся все слова и смыслы, у стен есть уши, но автор так и остаётся стеной, на фоне которой идут герои.
Миссией не обладает сам фильм Ангелы Шанелек. Она просто была дома, но крутит в руках смыслы, у неё есть эта возможность, есть время, которое она впускает в землю фильма. Фильм воплощает Dasein, фильм очищает мандарин от кожуры.
Ангеле Шанелек правда интересны люди и она сама. Но она не терапевт. В том диалоге на фоне берлинской заурядной стены, между Астрид и случайным театральным режиссёром, автор и есть та самая проходная стена. На ней пишутся все слова и смыслы, у стен есть уши, но автор так и остаётся стеной, на фоне которой идут герои.
Врачевание здесь исходит только от детей – они себя только нащупывают, они способны выручать, присматриваться внимательнее взрослых. Дети уходят по воде, покидая укромный мир детства никого не предупредив. Собственно, ведь все мы рождаемся в одиночку. Умираем – тоже.
