Девяностые в карикатуре или суровые будни битвы за урожай
Игорь Нестеров балагурит про балаган Балабанова, смотря в будущее с оптимизмом, а в прошлое – с нежностью
Переживая очередное десятилетие в необъятном, бдительно хранимом священными славянскими птицами и всем скопом многоликих богов царстве-государстве, мы всегда приклеиваем к минувшей декаде меткий ярлычок, отражающий в себе зазеркальные силуэты нас самих, пробивающихся сквозь густые и дремучие тернии настоящего к светлым, очищенным от скверны грёзам о завтрашнем дне. Сороковые — «роковые, свинцовые, пороховые». Оттепельные пятидесятые, в которых «первая проталина — похороны Сталина». Космическое, полное надежд седьмое десятилетие «века-властелина», воздвигшее живой памятник самому себе в авангардном поколении шестидесятников. Застойные семидесятые, утопившие страну в потоках нефтедолларов, трёхрублёвой водки, ржавчины и миражах зыбкой безмятежности. Перестроечные восьмидесятые, погрузившие «единый, могучий Советский Союз» сперва — в нещадный дефицит, затем — в неуёмную гласность и в довершение всего — в сущий хаос распада, «бессмысленный и беспощадный».
Девяностые в диковинном хлёстком сознании россиян заслуженно приобрели статус «лихих». Бушующее «гусарское» времечко неистово требовало шумного, грохочущего салюта на прощание. И, так случилось, что подвести под лихим безвременьем яркую философско-комическую черту выпало культовому трубадуру «важнейшего из искусств» последней десятилетки «века-волкодава» — Алексею Балабанову. Как в каждой шутке есть только доля шутки, так и у отца «Брата» багряно-чёрный юмор — это скорее канал передачи глубокомысленных раздумий о судьбах отечества, чем самоцель, в отличие, допустим, от Тарантино. Режиссёрский едкий стёб со зловещим озорством плещется в вёдрах искусственной крови, щедро разлитой по настилу нижегородского морга, мокрому асфальту и полам обшарпанных квартир, кои к вящей экстравагантности декорированы гирляндами из фриков-покойничков в исполнении убойной лиги отечественных селебрити от Маковецкого до Сукачёва. При всём при том за занавеской насмешки над временем и его персонажами скрывается нахрапистое, почти маниакальное самокопание в феномене русского культурного микроармагеддона эпохи первоначального растаскивания народного добра.
Полусонная, наспех залатанная страна, ведомая бывшими отморозками, мчится вдаль к линии горизонта. И дело вовсе не в том, что бывших отморозков не бывает, а всё-таки в том, что, по звонкогласому уверению Жанны Агузаровой, «лучше страны не найдешь»
В «чудесной стране» — ярмарка тщеславия и раздача бубликов. В этом деле кто не успел — тот опоздал. В суматошной погоне за длинным «бакинским рублём» моральное дегенератство «ребяток с нашего двора» выглядит ещё более нелепо и противоестественно, и лукавый балабановский шарж не упускает случая поглумиться над образами лупоглазых горгулий кинобестиария, удлинив им хвосты, заострив когти, выпятив челюсти и рога. Одутловатые личины героев не нашего времени лихорадочно корчат рожи в борьбе за внимание зрителя. Набожные уголовнички, благолепно осеняющие себя крёстным знамением при виде золоченых куполов и блаженно упражняющиеся в членовредительстве и отстреливании себе подобных под истеричную психоделику Sparks. Стражи эфемерного закона, низведённые до пещерных ничтожеств, действующие по принципу «вручили наган — крутись, как умеешь». Хирурги-панки, постигающие тайны Гиппократа и чудодейственную силу скальпеля, предварительно закинувшись дурью под русско-народные распевы, звучащие со старого патефона. Пахан-Михалков, который был мастерски запутан Балабановым, сплясал под его дудку и сыграл, по сути, себя самого в своём нынешнем амплуа — этакого пафосного, брюхатого Смотрящего, загораживающего широкой спиной дорогу молодым и голодным.
Однако наиболее дерзкие юннаты у нас всегда лазейку отыщут и целеустремленно прошествуют по извилистой стезе в гости к госпоже-удаче, оглушительно звеня железными шарами, кичась беспринципностью и напоказ обнажая пустое подонковское нутро. Сила в этом театре свирепого абсурда не в правде и даже не в деньгах. А в животном чутье, бандитской смекалке и безапелляционном заключительном слове русской рулетки во всём её ужасе и величии. И вот тут-то выстреливает главная пуля наведенного на зрителя режиссерского револьвера, ставя жирную точку в доказательстве теоремы девяностых. По существу, фонтанирующее подтекстами балабановское творение есть не что иное, как гротескно-саркастичная ода русскому «авось», как чему-то судьбоносному и неотвратимому, подобному белой горячке после десятидневного запоя. Ибо «зажмуриться» может любой азартный ловец птицы счастья, а судьба-злодейка любимчиков выбирает с завязанными глазами. И бронебойная пластина в кожаной папке здесь исключительно для самоуспокоения.
Но «время разбрасывать камни прошло, время собирать голоса настало». Вдоволь посумасбродив, удобрив землицу свежей кровушкой и наигравшись в конницу Чапаева, Русь вступила в эпоху тучных нулевых, где углеводородный баррель всему голова и властная вертикаль всему судья. Угомонившиеся чада отвязной эпохи расхотели становиться пушечным мясом для уличных разборок и предпочли миролюбивую участь акционеров ОАО «Газпром» и ленивых пильщиков бюджетных барышей. Потрепанные жутковатые маски сброшены. Надеты новые, не менее уродливые. Полусонная, наспех залатанная страна, ведомая бывшими отморозками, мчится вдаль к линии горизонта. И дело вовсе не в том, что бывших отморозков не бывает, а всё-таки в том, что, по звонкогласому уверению Жанны Агузаровой, «лучше страны не найдешь». На этой чистой ноте душу окутывает светлый беспричинный оптимизм и, несмотря ни на что, хочется продекларировать жизнеутверждающий слоган: Авось Не Пропадём.
